Медный гамбит - [62]

Фальшивый Павек посмотрел на его с нескрываемым пренебрежением, потом поднял свой трезубец. Звайн нашел где-то немного сил, чтобы задрожать и захныкать. Но обманщик-мыслеходец направил свой трезубец прямо на себя и, смеясь как сумашедший, ударил зубцами по своей собственной голове. Остро отточенными когтями он медленно сорвал лицо Павека со своего черепа…

Нет. Не его черепа.

Неспособный отвернуться, Звайн в ужасе глазел на украшенную золотом черную маску, появившуюся там, где полагалось быть лицу мыслеходца. И, милосердие Короля Хаману, по символам на маске он наконец сообразил, кому принадлежит эта маска, и этот дом и…

Элабон Экриссар. Темплар Высшего Бюро, инквизитор, любимец Короля Хаману. Полуэльф, которого на улицах Урика нанавидели и боялись больше, чем самого короля-волшебника.

Маска инквизитора внезапно исчезла; открылось лицо, исполосованное шрамами, оставленными черными и красными когтями, заменившими исчезнувший трезубец. Этот темплар однажды уже поразил его: разрезанный на куски пергамент его лица снова стал целым и невредимым.

— Павек. Проклятый джозхал опять сует свой нос туда, куда не надо.

Темплар потряс своими когтями во второй раз, и лицо Павека уплыло прочь, унесенное легким ветерком. Потом Элабон Экриссар повернулся к нему, и он бы выплеснул наружу все содержимое своего желудка вместе со страхом, если бы был способен вообще пошевелиться. Лаг был смертью, Элабон Экриссар был еще хуже, а вместе они были запредельным злом.

— Не бойся, Звайн. Твоя лояльность очень похвальна; жаль, что она направлена не в ту сторону. Тебя надо наградить…

Полный, неодалимый ужас наконец пробился через его паралич, когда когти были только в спане от его носа. Он повалился на свою подушку и скорчился, став воющим, дрожащим клубком. А его сердце остановилось, когда холодные когти коснулись его щеки.

— Ну, хватит, Звайн. Не надо бояться. На самом деле. Когда ты боишься самого худшего, страх бежит перед тобой и кричит об этом в полный голос; это природа сознания человека. Прогони твой страх и получи заслуженную награду. Подними голову и открой глаза.

Медленно и поначал неохотно, он начал приходить в себя. Сердце забилось ровно, напряженные мышцы шеи расслабились. Когда он, наконец, открыл глаза, он увидел доброе и мудрое лицо, настолько бледное, что, казалось, светилось своим собственным светом.

— Нет, — прошептал Звайн, стараясь вспомнить свой страх и настоящее лицо хозяина-рабовладельца.

Черно-красные ногти провели мягкую линию по его щеке. Он почувствовал, как его кожа открылась.

— Прогони свой страх. Прими то, что я покажу тебе как правду. Ногти ушли, вместо них он почувствовал ласковые прикосновения пальцев, которые вылечили его раны. Кровь перестала течь, но он горько заплакал.

— Павек не захотел помочь тебе — Павек не любит тебя.

Элабон Экриссар небрежно махнул рукой в пустоту, и там появился смуглый, широкоплечий человек, одетый в грязную, запятнанную потом одежду. Шрамы на лице Павека зло запульсировали. Глаза сузились, губы искривились недоброй усмешкой.

— Он бросил тебя, не правда ли? Он вступил в заговор с твоими врагами, продавцами Лага…

Тройка бродячих торговцев, таких же отвратительных и исковерканных, как и раньше, появилась вокруг Павека, связанная с ним узами из застывшей крови.

— А ты думал, что он твой друг. Мой бедный Звайн — ты думал, что он спасет тебя, защитит тебя. Но вместо этого он предал тебя…

Холодный кончик пальца коснулся его слез, осушил их, теперь он мог все видеть совешенно отчетливо.

— Что я могу дать в награду, Звайн?

— Месть.

— Этого мало. Что бы еще ты хотел?

— Магию.

— Она твоя. Возьми ее.

Он почувствовал, как пергаментные пальцы коснулись его лба, потом отодвинулись.

— Возьми пепел и пыль.

Тут же эти субстанции появились на полу. Он набрал полные пригорошни каждой из них, прежде, чем подняться на ноги. Он мог видеть лицо темплара — по-прежнему жесткое и мстительное, но все-еще сияющее внутренной мудростью — и лицо Павека, становящееся все более зловещим всякий раз, когда его шрам содрагался, и наконец он совершенно ясно понял правду.

— Открой рот. Произноси слова кончиком языка.

Он подчинился, добровольно и с удовольствием. Грубые слоги повисли в воздухе. Они призвали пыль из правой руки и золу из левой. Павек закричал; его язык начал удлиняться и гротескно распухать, пока не заполнил все его горло. Крик превратился, но язык продолжал расти, пока все его тело не превратилось в один сплошной язык.

Полностью захваченный как ужасным зрелищем так и магией, Звайн смотрел, как отвратительный слизень вырвался из своей желтой одежды и пополз по гладким камням. Из него вылетело бесконечное число отростков, на каждом из них дрожал шрам, виднелся один глаз и молчаливо кричащий пот Павека. Последнии порции золы и пыли вылетели из его ладоней, и Павек-слизняк начал съеживаться, усыхать. Крошечные глаза стали кучками золы, открытые рты наполнились пылью, червеобразные отростки покрылись черными пятнами, которые начали распространяться по телу и соединяться, пока все, что осталось от тела Павека, на стало напоминать огромный, черный, вывалившийся язык трупа поедателя Лага.