В какой-то момент я поняла, что на обратную дорогу, да еще и с ветками на закорках, сил у меня не осталось. Больше всего мне хотелось спать. Ни голода, ни холода я уже не чувствовала. Почему-то было совсем не страшно. Я посплю чуточку, и все будет хорошо…. Очень хорошо…. Просто отлично…
— А ну-ка, девочка, не спи! Просыпайся, я тебе говорю! Не смей спать!
Я пришла в себя оттого, что кто-то немилосердно тряс меня, тер щеки, уши, растирал руки и ноги. Чьи-то цепкие сильные пальцы мяли мое окоченевшее тело, щипали, похлопывали. Было больно, и я застонала.
— Ага, очнулась, — удовлетворенно проговорил рядом хрипловатый женский голос. — Давай-ка, выпей вот это. Да не бойся ты, не отравлю!
В мой рот потекла жгучая и противная на вкус жидкость, я замычала и попыталась выплюнуть эту гадость, но невидимая женщина, хмыкнув, ловко нажала мне где-то под ушами, и я судорожно проглотила предложенное питьё. Один глоток, второй, третий… Глаза вновь стали видеть, тело почувствовало холод, а ещё я услыхала, как тот самый хриплый голос на одной ноте бормочет что-то непонятное. Монотонный заговор словно наполнял мое тело жизненной силой, отодвигал прочь ту темную пелену, что совсем было уже накрыла меня с головой.
Потом бормотание смолкло. Я попыталась сесть — и поняла, что лежу вовсе не на снегу, а на широких розвальнях, запряженных крепкой лошадкой непонятного цвета — ночью-то, оказывается, не только кошки серы. Надо мной наклонилась худая женщина, старательно укрывая меня чем-то лохматым и теплым.
— Ты давай-ка лежи, не скачи, — дружелюбно посоветовала она.
— Вы кто? — прошептала я обожженным ртом.
— Я-то? По-вашему, я Баба Яга, — ухмыльнулась моя спасительница. — Ну а ты можешь звать меня бабушка Полеля.
Бабушка?!
Снег больше не шел, в разрывы туч с интересом заглядывала круглая гладкая луна, и при её сытном желтом свете мне удалось разглядеть лицо той, что немного насмешливо рассматривала меня. Даже мне, мелкой, не пришло бы в голову назвать её старухой. У нее было узкое лицо, ещё вовсе не старое, хоть и с резкими морщинами в углах глаз и у рта, длинные серебристые вьющиеся волосы, вольготно рассыпавшиеся по плечам и спине, ровные зубы, слегка приоткрывшиеся в дружелюбной усмешке и усталые мудрые глаза, древние, как холмы. Женщина держалась очень прямо.
— Тебя как зовут-то?
— Веслава. А вы на самом деле ведьма?
— На самом, на самом. Но только правильно говорить не «ведьма», а «колдунья» или «ведунья».
— Вы меня съедите? — довольно равнодушно поинтересовалась я. Мне и вправду было всё равно.
— Думаешь, стоит? — деловито спросила Баба Яга — Полеля. — По-моему, будет невкусно.
И засмеялась.
— Почему это невкусно? — слегка оскорбилась я. Чем, собственно, я хуже других?!
— Тоща больно! — вовсе развеселилась женщина. — Что мне, жилы твои жевать?
— Так откормить же можно, — подсказала я.
— Советуешь? — я кивнула. — Молодец, девочка. Главное, чувство юмора не терять!
— Чувство чего? — с интересом переспросила я.
— Во! И любопытная к тому же, — пробормотала Баба Яга. — Это хорошо. А скажи-ка мне лучше, любопытная, что это тебя ночью в лес привело?
— Тетка Броня за хворостом отправила, — просипела я.
— За хворостом?! В Кощееву-то ночь?! — возмущенно воскликнула женщина, а затем непонятно добавила:
— Хорошо, хоть, не за ягодами.
Помолчала, задумавшись, и спросила:
— Родители-то где?
Я засопела и отвернулась.
— А эта тетка Броня тебе кто?
— Так… родня дальняя, — пожала плечами я. — Она присматривает за мной.
— Давно?
— С той весны.
— Я смотрю, здорово присматривает, — хмыкнула колдунья, поворачиваясь к лошади. — Давай, Тинка, поехали домой. Не замерзла?
— Ещё не очень, — лаконично ответила мохнатая кобылка, с насмешкой поглядывая на мой изумленно разинутый рот. — Но домой хочется. Закутай ее поплотнее, Полеля.
Так мне повезло ещё раз.
Вряд ли ночь, проведенная в зимнем лесу, прошла бы даром, и не миновать мне грудной лихорадки, если бы не бабушка Полеля.
Ехали мы довольно долго; мне было холодно даже под теплой меховой полостью, от сильного сухого кашля заболела грудь. Сидящая рядом женщина поила меня уже знакомым жгучим настоем, несколько раз давала — да не просто так, а с приговорами — маленькие кусочки необыкновенно вкусного хлеба, пропитанного чем-то сладким. Уже рассвело, когда мы добрались до стоящего в самой чащобе зловещего частокола, увешенного скалящимися черепами животных.
Не успели мы въехать за высокие ворота на просторный двор, как из трубы небольшой баньки, стоявшей слегка на отшибе, густо повалил плотный серый дым, и на ее крылечке запрыгало и закланялось небольшое существо, босоногое, от макушки и по самые колени заросшее черными длинными волосами и донельзя востроносое.
— Ну, матушка, ну, Полелюшка, — загудело оно густым голосом, — заждались мы тебя, с вечера баню топим, давай-ка скорее сюда!
— Дай ты ей хоть кусок в рот положить, неугомонный! — заскрипел кто-то от двери небольшой приземистой избы. — Не слушай его, матушка, пройди в горницу, всё в печи горячее, всё с пылу-жару, всё тебя ждет!
— Спасибо, мои хорошие, — моя Баба Яга устало выбралась из саней. — А я не одна, девчушку вот в лесу нашла, сиротку. Тинка, подвези-ка нас прямо к баньке, боюсь, не дойдет она.
