Медные колокола - [37]

— Ты этта, чё? Ты, парень, этта, куда? — забубнил старший, тяжело поднимаясь со ступенек и дыша мне в лицо густым сивушным ароматом. — Тебе туда низзя, во! Там этта, бабье дело, чуешь? — Он потряс толстым пальцем и покачнулся. Всё ясно. На пару оказывают всемерную моральную поддержку страдающей жене и снохе, принимая обезболивающее зелье. Мне немедленно захотелось попробовать, а не получаются ли у меня нынче боевые молнии?

Подавив в себе это человеколюбивое желание злобную ведьму, в отличие от знахарки, к роженице наверняка не подпустят, я нетерпеливо сдернула шапку и тряхнула размотавшейся косой.

— Я не парень, я знахарка. Где больная?

— Хто?! — очень удивился молодой, не делая глупых попыток встать на ноги. Вон, батька встал, да обратно и плюхнулся, когда невесть откуда выпрыгнувшая шальная девка тряхнула на него волосьями!

— Жена твоя где, дурень? — я уже злилась.

— Зарёнка-то?! — догадался умный парень.

— Зарёнка, — со вздохом согласилась я. Нет, ну не идиот ли? У него их что, табун?

— А вон там, — уже охотно он кивнул куда-то за угол избы. И в этот момент я снова услышала, где именно.

Невысокая мыльня стояла позади дома. Через неплотно прикрытую дверь хлестал крик, разносившийся по всему селу. Я влетела внутрь.

На широкой лавке две дюжие бабищи с трудом удерживали бьющуюся в их руках молодую женщину, почти девочку, одетую в тонкую перепачканную кровью рубашку, простоволосую, с черным искусанным ртом и перекошенным от боли лицом. Зажмурившись и судорожно запрокинув голову, она выгибалась дугой и истошно орала, одновременно пытаясь вырваться от держащих ее теток. Пот лил градом со всех трех.

В изножье лавки стояла плотная низенькая женщина, что-то делавшая с несчастной Зарёнкой, причем каждое движение ее рук сопровождалось новыми криками боли.

Мне удалось сдвинуть повитуху в сторону лишь со второй попытки. Видимо, я как-то сумела быть убедительной: баба сперва попыталась громко протестовать против моего вмешательства в ее целительский процесс, однако повнимательнее вглядевшись в мое доброе-предоброе лицо, она на удивление быстро замолкла и юркнула в угол.

Растворенный в чашке холодной воды маковый отвар и две капли вытяжки из болиголова в сочетании с несложным заговором быстро сделали своё дело: Зарёнка перестала кричать, судороги ослабли и вскоре совсем прекратились. Я кивнула теткам, державшим женщину, и они отпустили ее обмякшее тело. Их лица выражали одновременно облегчение и недоверие: а вдруг оно опять ка-ак прыгнет?!

Теперь Зарёнку было можно и осмотреть. Раскрытыми напряженными ладонями я медленно водила по жизненным линиям, идущим вдоль ее тела, улавливая потоки сил, их чистоту и мощь. Затем пришлось задержаться на покрытом испариной лбу, неровно вздымающейся груди и животе, твердом, как доска.

— Ведьма, как есть ведьма, — прошипела из своего угла повитуха, — гони её, Якунишна, в три шеи, да вели кому-нибудь до старосты добечь, пусть он с ентой нечистью по-свойски потолкует!

— Погоди, баба Вевея, — возразил ей спокойный уверенный голос. Его обладательница до этого момента стояла неподвижно, и я ее почти не заметила — так, тень на стене. — Ты же сама недавно говорила, что не совладать тебе с Зарёнкиной немочью, не знаешь ты, как ей пособить. А вдруг ей удастся? Пусть попробует.

— Попробует, попробует! — проскрипела Вевея. — Что тут пробовать? Сглазили твою сноху, вот что я тебе скажу. Да так сглазили, что горячка черная ее скрутила! Теперь ей никто не поможет!

— Я не ведьма, а знахарка, — сквозь зубы процедила я, на всякий случай, для проверки, ещё раз проводя руками вдоль тела молодой женщины. — И сглаза на ней нет, как нет и никакой черной горячки, по крайней мере пока, — тут я многозначительно взглянула на повитуху, которая возмущенно пискнула и спрятала под грязный фартук перепачканные руки. — Родимчик родовой у вашей снохи. Тяжелый. Но я постараюсь помочь.

Это правда, сглаза я не обнаружила, но вот ауру бедняжке кто-то опустошил знатно. Интересно, кто именно? Может, мавка {5} у них неподалеку завелась? Или добрые люди постарались? Та же повитуха, к примеру — милейшая женщина!

Так, с этим потом. А сейчас завариваем золотой ус, прибавляем плоды шипояда, пустырник, цветки ноготков. В готовое снадобье вливаем три капли настойки живокости. Это зелье поможет расслабить каждую жилку, каждый сосудик, каждую мышцу в теле Зарёнки, снять болезненное напряжение, ведущее к судорогам.

— Давайте ей это по ложечке, а я пока другое лекарство приготовлю, — попросила я Якунишну. Женщина молча кивнула, забрала у меня чашку с зельем, присела на лавку подле снохи и скупыми точными движениями принялась поить ее. Я же принялась по каплям отмерять настойку благородной голубой плесени, которую бабушка Полеля научила меня выращивать на овечьем сыре, а затем и готовить из нее необыкновенное снадобье, заживляющее раны и излечивающее любую горячку которая тоже была, честно говоря, уже на подходе получше знаменитого отвара адоксы вонючей.

А теперь мое главное и секретное оружие. Сменив Якунишну, я сама влила в рот Зарёнке лекарство, а затем, стряхнув с рук всё лишнее, ненужное, положила ладони ей на живот и сосредоточилась. Да уж, ничего не скажешь, «опытная» повитуха в Истопках, «повезло» живущим здесь женщинам! Странно, что она вообще сумела остановить кровотечение. Однако если немедленно не срастить все внутренние разрывы, Зарёнка не поправится.