Медная пуговица. Секретное оружие - [16]

— И вы, позавидовав его лаврам, — вмешался я, — решили его устранить и занять освободившееся место?

Моя собеседница подарила меня взглядом, выражавшим одновременно и сострадание, и презрение: с ее точки зрения, я обнаруживал чрезмерную наивность, рассуждая о делах секретной службы.

— Вы глубоко заблуждаетесь, — снисходительно возразила она. — Было бы слишком нерасчетливо убирать с дороги тех, кто вместе с вами идет к одной цели… — Она несколько оживилась. — Мы жили достаточно дружно, — продолжила она свой рассказ. — Но чем сложнее события, тем труднее работа разведчика. Захват немцами Польши, оккупация Франции, провозглашение советской власти в прибалтийских республиках… Жизнь движется с калейдоскопической быстротой, и разведчик, никому неведомый и почти беззащитный агент секретной службы, нередко призван то ускорять, то замедлять движение истории…

— Вы неплохо поэтизируете профессию шпиона, — прервал я свою собеседницу. — Но это теория…

— Правильно, практика грубее и страшнее, — согласилась Янковская. — В тот вечер, когда вы познакомились со мной, Блейка застрелили…

— Кто? — перебил я Янковскую.

— Это не установлено, — уклончиво ответила она. — Застрелили Блейка и…

— Застрелили меня, — договорил я. — Можно догадаться, почему застрелили Блейка, но для чего было убивать меня?…

— Ах, без причины не делается ничего, — сказала Янковская. — Вы стали свидетелем происшествий, которые не должны иметь свидетелей…

— По вашей милости, — сказал я. — Я не навязывался вам в попутчики…

— Это неважно… — Она точно отмахнулась от моего упрека. — Но вы оказались счастливее Дэвиса.

— По причине вашего неумения стрелять? — спросил я.

— Нет, стрелять я умею, — возразила она. — Но в момент, когда я в вас целилась, мне пришла мысль сохранить вас и подменить вами Блейка…

— Убитого немецкой разведкой? — спросил я. — Мне ведь нужно знать, кем убит Блейк.

— Я же сказала вам, что это не установлено, — повторила Янковская. — С таким же успехом это могла сделать и советская разведка.

Я не хотел с ней спорить.

— Но для чего нужен вам я? — спросил я.

— О, это очень важно, — охотно пояснила Янковская. — Важно, чтобы англичане и немцы думали, что Блейк жив. Если Интеллидженс сервис узнает, что Блейк погиб, сюда пришлют другого резидента, и кто знает, как я еще с ним сработаюсь. А немцы, кроме того, имеют на Блейка свои виды, и в ваших интересах их не разочаровывать. Думаю, что они попытаются вас завербовать, и вам придется делать вид, что вы работаете и на англичан, и на немцев.

— А если я не буду делать вид, что на кого-то работаю? — поинтересовался я. — Что тогда?

— Тогда вы отправитесь вслед за бедным Дэвисом, — просто сказала Янковская. — В этой игре никто никому не дает форы.

— А если я все же не соглашусь? — повторил я. — Какие у вас гарантии, что я не воспользуюсь первым представившимся мне случаем и не убегу к своим?

— Привязанность к жизни, — уверенно возразила Янковская. — Вы нормальный человек и хотите жить, а в Советской России вас ждет расстрел.

— Расстрел? — удивился я. — За что?

— Не так уж сложно вызвать подозрение к человеку, — сказала Янковская. — Небольшой труд дать русским понять, что вас завербовали и перебросили обратно для шпионажа. Вы уже достаточно скомпрометированы связью со мной…

Я действительно хотел жить. Но смерть я предпочел бы бесчестию. Как бы меня ни пытались скомпрометировать, все равно я решил бежать к своим. Но сделать это надо было умно, и поэтому на какое-то время приходилось вступить в игру, которую предлагала Янковская.

— Чего же вы от меня хотите? — спросил я.

— Прежде всего, чтобы вы меня развязали, у меня затекли руки и ноги, — ответила она. — А затем, чтобы вы были Дэвисом Блейком.

Я развязал ее: убивать меня ей не было расчета, а убивать ее я не собирался, тем более что без предварительной подготовки бежать из Риги просто было невозможно.

— Но вы так и не объяснили мне всей этой истории с поцелуем, — сказал я. — Кто же все-таки находился тогда ночью в машине, и почему вы очутились на лестнице?

— Ах, это все частности! — небрежно сказала она. — Как-нибудь узнаете, не в этом суть.

— А в чем же?

— В завтрашнем дне. Надо действовать, а не оглядываться назад.

— Что же мне надо делать?

— Быть Дэвисом Блейком, я уже сказала. Для начала этого достаточно.

— А вы не думаете, что Блейк, которого вы предлагаете мне изображать, может быть изобличен? — возразил я.

— О нет, это предусмотрено, — объяснила она. — У Берзиня был свой круг знакомых, но те, кто кренил вправо, бежали из Риги в первые дни ее советизации, а те, кто кренил влево, эвакуировались вместе с советскими учреждениями, и, наконец, если ваша личность не вызывает никаких сомнений ни у вашей кухарки, ни у вашей любовницы, кто еще посмеет усомниться в том, что вы не Август Берзинь?

— Кто моя кухарка и что она думает, я уже знаю. Но что касается любовницы, дело обстоит несколько хуже: я не знаю, кто она.

— А вы не догадались? — насмешливо спросила Янковская, расправляя затекшие руки. — В противном случае вряд ли я была бы так хорошо посвящена в дела Блейка!

Янковская прошлась по комнате.