Медленный огонь - [15]
ГЕНКИНА. Какой же?
СТАЛИН. Если общественная мораль есть совокупность разных правил, то Сталин не мог нарушать морали, потому что все время добивался побед. Ибо победа становится таковой только внутри системы правил.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Я запуталась.
ЛЯМКИН. А поэт Ма-ма-ма-мандельштам? Соблюдали правила, когда отправили поэта в лагерь?
ГЕНКИНА. Да, объясните суду!
СТАЛИН. Поясню примером. Допустим, гражданка Кобыляцкая имеет любовника и разрушает чужую семью, что противоречит социальной морали. Ставим мы под сомнение ее женственность? Не ставим. Осуждаем мы ее, как единицу коллектива? Безусловно — и вот вам результат: она здесь.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Я ничего не понимаю. При чем здесь Мандельштам?
СТАЛИН. Поэт не может победить на войне в качестве поэта, а солдат не может выиграть конкурс красоты. Есть правила — то, что прокурор называет моралью. Нельзя построить завод, не соблюдая правил строительства, иначе у завода упадет крыша. Кстати, вопрос к прокурору. Скажите, а как сегодня обстоит с правилами строительства? Крыши не рушатся? Самолеты не падают? Войны выигрывают?
ВЕРЗИЛОВ. Ваша честь, протестую!.
ГЕНКИНА. Возражение принято.
СТАЛИН. Прошу уважаемый Страшный Суд сосредоточиться. Вы должны понять, в чем именно обвиняете товарища Сталина. В том, что он сотрудничал со шпионами, — или в том, что он наказал шпионов?
Если партия большевиков действительно являлась германскими агентами, то действия товарища Сталина, который перед войной с Германией избавился от германских шпионов, следует признать разумными.
Я настоятельно прошу суд выбрать одну из двух точек зрения — а не обвинять товарища Сталина в противоречащих друг другу вещах.
В чем обвиняют товарища Сталина: в нарушении общественной морали, или в соблюдении общественной морали? Я прошу внести ясность в эти вопросы.
КОБЫЛЯЦКАЯ. А ведь верно… Как-то мне в голову не приходило… Если большевики — германские шпионы, значит он прав, что их назвал шпионами…
ХОЛОДЕЦ. Это он ловко повернул: значит, если все вместе думают одно и то же — то это мораль. А если по одиночке — значит, не мораль…
ГЕНКИНА. Мы, несомненно, прислушаемся к доводам защиты.
СТАЛИН. Бытует мнение, будто товарищ Сталин создал лагеря. А не кажется ли вам, граждане судьи, что вы преувеличиваете влияние товарища Сталина? Что, Сталин лично проводил аресты? Вот, пример семьи Лямкиных. Дед гражданина Лямкина был расстрелян. Но разве его Сталин расстрелял? Руководил отделением НКВД родной брат расстрелянного Лямкина, который перестрелял всю свою семью, включая брата. Случившееся следует воспринимать как семейное дело Лямкиных — а не как преступление товарища Сталина.
ЛЯМКИН. Ну и что… они оба страдали…
СТАЛИН. Бабушка гражданки Кобыляцкой была главным цензором Государственного комитета по печати, по ее доносам шли в лагеря литераторы. Но разве товарищ Сталин заставлял цензора Кобыляцкую доносить? Лично Сталин? Сомневаюсь. Она делала это, чтобы понравиться своему любовнику — работнику аппарата ЦК.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Откуда вам известны эти пикантные подробности?
СТАЛИН. Родня гражданина Верзилова обитала в коммунальной квартире, родственники Верзилова писали доносы на соседей, чтобы расширить жилплощадь. Не оттуда ли ваша деловая жилка, господин Верзилов? И причем здесь Сталин?
Революционный матрос Холодец, ваш дедушка (кивает Холодцу), отличался буйным нравом. Но разве товарищ Сталин, а не водка тому причиной?
ХОЛОДЕЦ. Я лично дедом горжусь.
СТАЛИН. Я призываю суд отказаться от абстракций — и перейти к анализу конкретных преступлений.
ВЕРЗИЛОВ. По-вашему, преступление против человечества — это абстракция?
СТАЛИН. Позвольте предъявить суду простое доказательство.
Манит к себе Холодца
Подойдите сюда. Не бойтесь. Дайте сюда голову.
ХОЛОДЕЦ. Опять! Далась вам моя голова!
ГЕНКИНА. Немедленно дайте голову! Сколько раз вам повторять! Не мешайте работе суда!
Холодец отдает голову Сталину. Сталин забирает голову, показывает на Холодца.
СТАЛИН. Вот, убедитесь. Кто это такой? Неизвестно. Некий абстрактный безголовый человек. Что мы можем сказать о нем? Ничего. Теперь приставим ему голову.
Приставляет голову к телу
Вот это уже покойный предприниматель Холодец. Всякий покойный — конкретен. И всякое дело — конкретно. Пусть товарищ Сталин отвечает за преступления товарища Сталина, а товарищ Верзилов — отвечает за преступления товарища Верзилова.
ХОЛОДЕЦ. Логично.
СТАЛИН. Вы судите абстракции, товарищи, или конкретные факты? Вы все прославляете полководца Кутузова, который отступал вплоть до Москвы, и даже Москву сдал французам — чтобы измотать неприятеля. Вы находите, что эта стратегия была гениальной, поскольку в прямом бою Кутузов мог проиграть. Товарищ Сталин применил точно такую же технику, заманив немцев вглубь России и лишив их коммуникаций и топлива. Однако вы упрекаете товарища Сталина в том, за что превозносите товарища Кутузова. Где логика?
Ходит, дымит трубкой.
СТАЛИН.
Взмахами руки с трубкой отмечает предложения.
Может быть, суду известны другие методы ведения войны? Я буду признателен гражданину Лямкину за внимательный анализ боевых действий Красной армии. Укажите, гражданин Лямкин, где следовало дать генеральное сражение. Может быть, среди присяжных заседателей присутствуют великие стратеги, которые укажут товарищу Сталину, где именно товарищ Сталин совершил ошибку? А может быть, господин Верзилов знает, каким именно образом можно провести индустриализацию без больших потерь? Вы, господин Верзилов, вероятно, можете предложить план — как иначе вы смогли накопить десять миллиардов личного капитала — не забив ни одного гвоздя?
Тридцать эссе о путях и закономерностях развития искусства посвящены основным фигурам и эпизодам истории европейской живописи. Фундаментальный труд писателя и художника Максима Кантора отвечает на ключевые вопросы о сущности европейского гуманизма.
Автор «Учебника рисования» пишет о великой войне прошлого века – и говорит о нашем времени, ведь история – едина. Гитлер, Сталин, заговор генералов Вермахта, борьба сегодняшней оппозиции с властью, интриги политиков, любовные авантюры, коллективизация и приватизация, болота Ржева 1942-го и Болотная площадь 2012-го – эти нити составляют живое полотно, в которое вплетены и наши судьбы.
Максим Кантор, автор знаменитого «Учебника рисования», в своей новой книге анализирует эволюцию понятия «демократия» и связанных с этим понятием исторических идеалов. Актуальные темы идею империи, стратегию художественного авангарда, цели Второй мировой войны, права человека и тоталитаризм, тактику коллаборационизма, петровские реформы и рыночную экономику — автор рассматривает внутри общей эволюции демократического общества Максим Кантор вводит понятия «демократическая война», «компрадорская интеллигенция», «капиталистический реализм», «цивилизация хомяков», и называет наш путь в рыночную демократию — «три шага в бреду».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман — своего рода продолжение знаменитого «Учебника рисования»: анализ кризиса общества, который был предсказан в «Учебнике» и сбылся сегодня. В книге действуют оксфордские профессора, афганские солдаты, кремлевские политики и пациенты московской больницы.Мы наблюдаем крах великой иллюзии с разных точек зрения. Глобальная империя треснула, либеральная доктрина оскандалилась, а человек смертен, и надо спешить. Эти простые факты заставляют определить ценности заново…Новую книгу Максима Кантора можно было бы назвать «Учебник сопротивления».
Художник, писатель и философ Максим Кантор в своей статье озадачился проблемой: почему из современной литературы совсем исчезли герои, тем более такие герои, каким хотелось бы подражать?