Медальон Таньки-пулеметчицы - [6]

Глава 5

Лесогорск, наши дни

Дом, где Виталий снимал квартиру, – обычная пятиэтажная серая хрущевка – находился в десяти минутах ходьбы от редакции. Впрочем, в этом городишке все было близко, но удовольствия от этого Рубанов не испытывал. То ли дело Питер или Москва! Вот и мать его не хочет сюда переезжать из Архангельска, говорит, что там какая-никакая, а цивилизация. А может, чувствует, что он тут долго не задержится. Виталий сморщился, взглянув на синевший на горизонте лес. Когда-то он, выпускник Санкт-Петербургского университета, оказавшись в этих краях, пришел в восхищение. Окрестная природа казалась ему идеальной. Здесь было все, что он любил: большие реки с кристально чистой водой, окаймленные дремучими лесами, голубые озера, заросшие густым камышом, песчаные желтые утесы, пропасть грибов и ягод. В редкие приезды матери они ходили в лес, набивали пакеты и банки земляникой, голубикой, черникой, дикой малиной, и мама варила «пятиминутку» – варенье быстрого приготовления, благодаря которому он давно забыл о шоколадных конфетах. Кроме матери его навещали однокурсники из Питера, и они на неделю ходили в поход на байдарках. Друзья поражались величественным северным соснам и удивлялись, что Архангельская область – север европейской части России, заросшая густыми таежными лесами и обдуваемая холодными ветрами арктических пустынь, необыкновенно красива. Она поражала разнообразием и суровостью. Здесь было все: и тундра, и равнины, и горы, пусть и невысокие. Вместе с товарищами они ходили в лес, забирались в густой ельник и поражались обилию ягод. Чего здесь только не было! На кудрявом мху, покрывавшем подножия сосен, они находили землянику, чернику, бруснику… Он с восхищением рассказывал, что здесь есть орхидеи – одиннадцать видов. Поистине удивительный край! Виталий подумал, что восхищение не проходило год, два, но на третий маленький зеленый городок начал его тяготить. Он был хорош для старичков, желавших прожить остаток жизни в покое, но не для молодых, предприимчивых и амбициозных. С каждым днем Рубанов впадал в уныние. Березы и сосны не вызывали восхищения. Он уже не думал, что дышит чистым воздухом без примесей бензина, и его охватывало отчаяние. Скорее, скорее отсюда, из провинции, из жалкой газетенки! Несомненно, он напишет статью о человеке, выстрелившем в затылок карательнице, но на этом поставит точку и распрощается с Лесогорском. Подойдя к подъезду, Рубанов скривился и набрал код на домофоне, усмехнувшись про себя. Дом был старый, неказистый, потемневший от времени, а его жильцы – в основном пожилые семейные пары с небольшим достатком. Да, некоторые даже имели машины – старые «Москвичи», «копейки» – в общем, гордость советского автопрома, которые сиротливо пылились в крошечном дворике. Покуситься на нехитрый скарб таких жильцов мог только ненормальный, и Виталию казалось забавным, что жильцы собирали деньги на домофон. Он знал и то, что проникнуть в их квартиры даже с такой штукой не составляло труда – стоило только сказать кодовое слово: принесли платежки. Бабули с удовольствием впускали незнакомцев в подъезд, а потом удивлялись остро пахнувшим лужам на полу. На лестничных клетках всегда стояли коробки с бездомными кошками, которых подкармливали сердобольные женщины. Виталий юркнул в подъезд и быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Толстый рыжий кот бросился было к нему, но молодой журналист не проявил желания его погладить, и рыжий обиженно отошел, поняв, что свой кусок домашней котлеты он не получит. Рубанов открыл дверь и вошел в квартиру, всегда казавшуюся ему темной. Она и была такой: сквозь толстые ветви деревьев, закрывавших окна, почти не пробивались солнечные лучи. Иногда это его даже радовало. Он не любил утруждать себя уборкой. На солнце пыль видна лучше, чем в полумраке. Бросив папку с бумагами на стол, он, скинув ботинки, опустился на диван и по привычке стал искать пульт, чтобы включить телевизор. Как всегда, эфир был забит новостями. Немного послушав о том, что делается в мире, Виталий прошел на кухню. По дороге домой он забыл, что у него, как у закоренелого холостяка, в холодильнике «повесилась мышь», и сейчас с грустью взирал на сиротливый кусочек вареной колбасы, немного обветренный, но, впрочем, съедобный, и на заветренный сыр. Не было ни хлеба, ни яиц, зато Виталий отыскал невесть откуда взявшуюся пачку с пастой – так теперь называли обычные макароны – и, поставив на плиту кастрюлю с водой, принялся ждать, пока она закипит. Глянув в окно на машины-сироты, он почему-то вспомнил о матери. У отчима тоже была «копейка», на ней он и укатил к своей коллеге по работе, более молодой и красивой, чем мать. Виталику тогда шел девятый год, и на отчима обиды он не держал. Что ни говори, тот его растил семь лет, после того как родной отец пьяный попал под машину. Мать если и переживала его уход, то ничем это не показывала, продолжая делать все, чтобы ее Виталик ни в чем не нуждался и получил образование. Нужно ей обязательно позвонить и предупредить, что завтра, после интервью, он к ней заедет. Вытащив из шкафа спортивную сумку, он положил туда джинсы и пару футболок на случай, если придется заночевать в деревне (еще неизвестно, как до нее добираться и какой транспорт туда ходит), сел к ноутбуку и набрал в поисковике «деревня Березки». Снимки этого населенного пункта не вызывали желания лишний раз показаться в тех краях. Избы большей частью почернели от времени, покосились, новых домов Виталий не увидел. Он подумал, что это одна из тех деревень, которые потом становятся призраками. Со всех сторон на Березки наступал лес вместе с топкими болотами, грозившими поглотить огороды. Впрочем, были и хорошие новости. Автобусы мимо Березок ходили, даже два – один до Выборга, другой до Питера. Виталий выбрал себе питерский, он отходил от их вокзала в девять утра. С билетами можно было не заморачиваться – до Березок вряд ли займут все места. Заварив чай – к счастью, его немного осталось в жестяной банке, – Рубанов набрал в поисковике «Татьяна Маркова» и долго читал об этой женщине, считавшей, что убивать – такая же работа, как и другие.