Медаль - [7]

«Да это-то почему?» «Да воздух там у вас не такой, неподходящий. Она им отравиться может».

«Как так? — спрашиваю, — я-то же дышу, живой».

«А нашим людям нельзя вашим воздухом дышать. Он губительный для организма нашей цивилизации».

Вот это да. Тут-то я и взадпятки.

Оно, конечно, и жениться можно, но и навечно оставаться там мало резону. Везти ее домой тоже бессмысленно — она у нас только в скафандре может ходить.

Да, только в скафандре. Без скафандра уже нельзя. Только что же это мне за жена — в постель и в скафандре.

«Нет, — думаю, — такая мне жена не нужна. Как же это так?» Тут у меня и интерес к ней весь испарился.

Скучно даже стало.

А она, видит, что я заскучал, да и спрашивает, в чем, мол, дело.

«Так как же, — говорю, — больно жизнь у нас с тобой предстоит интересная».

«А ничего, — говорит, — у нас останешься и будешь здесь жить».

Вот так-то дело вышло.

Я было туда, я было сюда — а никуда.

А она свою линию гнет и баста.

Говорит: «Вдруг у нас ребенок будет?»

«Да с чего?»

«Как это с чего?»

Делать — нечего, наряжаюсь в свадебный костюм, под ручку и в загс.

А голова работает, как в кино: тук-тук, тук-тук, тук-тук, как смыться-то?

Только впереди корреспонденты, а позади толпа, выскочить-то некуда. Шум, значит, гам. Как же, президентская внучка замуж выходит.

Только к загсу подходим, а я ей и говорю: «Люсь, а при мне ведь паспорта нет».

«Как нет? А где же он?»

«Да я его в ракете позабыл». Вру, конечно.

А она мне: «Вот беда! Ну да ладно и без паспорта как-нибудь дело уладим».

«Да нет, — отвечаю, — я без паспорта не могу. У нас на Земле так заведено: как зарегистрировались, так печать ставят в паспорт. А без печати-то брак недействительный».

Это малость на нее подействовало.

Но вывернулась: «А мы сейчас Кукарекуса (это брат ее) пошлем, он тебе его и привезет. Ты только скажи, где он там у тебя лежит?»

«Да он не найдет!»

«Так поехали вместе».

«Ну уж, куда там! Ты все свои кружева помнешь и прическу порастрепешь. Тогда какой может быть загс. Я вот Юрку возьму, мы с ним мигом туда и обратно», «Только, Ваня, не задерживайся».

Скок в машину и к ракете нашей.

Ее к тому времени тоже в столицу доставили.

Примчались к ракете своей, мигом в нее забрались, жмем что есть силы на стартер, даем сколько есть газу — и поминай, как нас звали.

Ну а они, наверное, в чем дело сразу-то и не поняли.

А потом вдогонку.

Да только нас сам черт теперь не догонит.

Летим. Я даже песню от удовольствия запел. Так легко и просторно стало у меня на душе.

Уже далеко от планеты отлетели.

Тут-то я только и вспомнил — подарки-то мы в спешке позабыли все подчистую. Только вот медаль как на груди висела, так и осталась.

Вот жалко-то.

Ну да и не возвращаться же обратно. Рад и так до смерти — вырвался на волю.

А Юрка нос опустил, загоревал: что, мол, на работе скажут, три месяца глаз не казали. Не посадили бы.

«Ничего, не робей! Все уладим!» Прилетаем в Юркин трест, заявляемся в контору, а они так и выпучили все глаза: «А мы думали, что ты погиб. Полтора месяца поиск вели — думали, уж все.

Уже и в бухгалтерии тебя из ведомостей вычеркнули».

Потом все уладилось. Я пошел к ихнему директору, все рассказал — так, мол, и так.

А он: «А где доказательства, что это так?» «А вот медаль».

Поверил. А куда он денется?

Конечно, не заступись я, Юрке бы хорошо влетело.

А так только два строгача вкатили, на этом дело и кончилось.

С ракеты его не сняли. Ну да понятно. Он у них до этого всю дорогу в передовиках числился, водитель он ценный. Да и так разобраться — народ у них не ахти держится, шибко-то не расшвыркаешься.

Уладил я там дела и домой, в деревню.

Только вернулся, передохнуть минуты не дали, хвать за шкирку и в контору к председателю.

«Где разгильдяй все лето пропадал! — кричит тот. — Выгоню из колхоза!» Эко запугал. Выгонит.

Да меня после всего того, что я там видел, теперь ничем не испугаешь. А кроме того, трактористы на дороге тоже не валяются. Сегодня выгонишь, а завтра пожалеешь. Кто зябь-то пахать будет?

— Ваньк, а Ваньк, а не дал ли ты маху: дед-президент того гляди бы и помер, так вместо него, глядишь, бы тебя в президенты по родственной линии двинули?

— В президенты? Держи карман шире. У них там народ по триста лет живет. Дождешься там. Я спрашивал.

— Да тебе сбрехнули, поди, а ты и поверил. И про воздух наш, поди, тоже наврали. Там, поди, свой какой-нибудь кавалер к ней лыжи подмазывал? Слышь, чего говорим-то?

— Да не может быть!

— Вот тебе и не может быть.

Ванька досадливо хмурит лоб.

— Да, Ванька, проморгал-проморгал. Тут ничего не скажешь, точно проморгал.

— Ну уж и не скажи!

Ванька пытается еще что-то возразить.

Ванька не успевает открыть рот, как тут раздается озлобленный бригадирский голос:

— Печенкин!? Да это в конце концов что такое? Ты работать-то сегодня собираешься или не собираешься? Или лясы будешь точить до самого вечера. Глянь на часы, уже одиннадцать скоро, а ты еще с места не трогался. Ну-ка, заводи сейчас же трактор!

Печенкин нехотя поднимается:

— Во-во, начинается.

— Давай, давай, нечего отбрехиваться.

Ванька идет к трактору и под нос себе ругается:

— Да щас. Чего шуметь, щас и заведу. Ну и жизнь пошла. Лишней минуты посидеть некогда.