Мед его поцелуев - [20]

— Ты никогда не используешь подобных штампов, наверное, переволновалась, — заметила Пруденс. И сузила глаза. — Поэтому ты сегодня так настраивала меня против него? Чтобы самой его получить?

— Нет! — воскликнула Эмили. — Нет. Ты знаешь, что я не хочу замуж.

Пруденс внимательно изучала ее лицо.

— Я знаю. Но ты не настолько можешь противостоять мужчинам, как притворяешься. И когда появился этот со своими поцелуями, ты не подумала, что можешь причинить мне боль.

Эмили сжалась.

— Это неправда. Я пыталась его остановить.

— Когда я вошла, все выглядело совсем иначе. И как далеко ты собиралась зайти?

— Это был просто поцелуй! Больше ничего не случилось — и не случилось бы, если бы Алекс пришел в себя.

Пруденс обеими руками вцепилась в волосы. В боли и злости она была похожа на фурию, готовую вершить свою месть.

— С тобой не может быть просто поцелуя, Эмили. После всех тех лет, что ты держала свою оборону, поцелуй означает, что он действительно разбудил в тебе чувства.

Эмили помотала головой, отрицая.

— Это могло случиться сегодня с тобой, окажись ты там, на моем месте. Я думала, что если ты встретишься с ним сегодня…

— Что? Молния ударит в меня вместо тебя? — спросила Пруденс. — Молния никогда больше в меня не ударит. Скорее я выйду за безумного короля Георга, чем испытаю подобное влечение снова.

Эмили прищурилась, глядя на подругу. Та снова распустила волосы, но в ее глазах светилось нечто, чего Эмили раньше не замечала.

— Снова? А когда ты испытывала его раньше?

Пруденс покачала головой и указала на дверь.

— Иди, Эмили. Мне нужно решить, как сказать матери о моей неудаче с браком, а я не могу думать, когда мне так хочется стукнуть тебя.

— Прости, Пруденс. Я найду способ все это уладить.

— Как? Наймешь меня своей гувернанткой? — Смех подруги был горьким, таким горьким, что Эмили чувствовала эту горечь на собственном языке. — Я буду благодарна, если ты больше не станешь пытаться мне помогать.

Она отвернулась и начала лихорадочно выдвигать и задвигать ящички, словно пытаясь найти в них ответы. Эмили хотела сказать что-то, что угодно, но разве слова могли ей помочь? Либо Пруденс понадобится больше времени, чтобы простить, либо прощения ей вовек не дождаться.

И она вышла, тихонько притворив за собой дверь, прежде чем неверными шагами отправиться к себе. Звуки сердитой деятельности Пруденс затихли. К утру подруга справится с раскаленной яростью. Но следующая фаза, холодная, непрощающая фаза, может никогда не закончиться.

Глаза жгло. Эмили подпрыгнула, чтобы сесть на кровати, затем легла на спину и уставилась в потолок. Она не хотела будить служанку, особенно после заявления Пруденс, но без Уоткинс не могла справиться с платьем. Бесконечный ряд пуговиц на спине был не по силам одному человеку.

Это не имело значения. Вряд ли она уснет. Ей нужно время подумать, до рассвета, до встречи с Пруденс, с братом или с Малкольмом. Снова.

Малкольм. Почему она не может думать о нем «Карнэч», или «граф», или «этот ужасный мужчина»? Что-то произошло между ними, навсегда изменив ее. Она упрямо цеплялась за свою фразу о молнии, хотя Пруденс и высмеяла это определение как штамп.

Потолок над кроватью терялся в темноте. Закрытые шторы скрывали луну, и единственный свет шел от янтарных углей камина напротив кровати. В темноте, в одиночестве, Эмили все равно не могла признаться себе в том, что уже осознала как истину.

Прикосновения Малкольма очаровали ее. От поцелуя с ним слабели колени и воля. Но она не хотела изучать свои реакции после того, как десяток лет скрывалась от внимания мужчин.

Куда безопаснее было назвать это кратковременной вспышкой безумия и забыть обо всем.

Она села, чтобы стянуть тапочки, затем соскользнула с высокой кровати ровно настолько, чтобы вынуть шпильки из волос и убрать покрывала. Думать ей больше не хотелось. Ей хотелось уснуть, чтобы можно было притвориться, что она проснется утром и Малкольм — Карнэч — не станет делать заявлений, не назовет ее своей.

Платье испортится безнадежно, и она не сможет отдохнуть, заснув в одежде, но лучше уж так, чем притворяться спокойной в присутствии горничной. Эмили взобралась на постель. Если поутру это не окажется простым кошмаром, придется придумать план.

Свернувшись клубочком, она мрачно улыбнулась. Ее ум уже перебирал альтернативы. В планах она преуспела. План свести Пруденс и Малкольма был неудачен.

Но Эмили Стонтон дважды не ошибается.

* * *

Заключать договор о женитьбе оказалось легко. До смешного легко. Частный поверенный завершит формальности, но переговоры оказались куда цивилизованнее того, что они вчера наговорили друг другу в библиотеке.

Малкольм не чувствовал себя цивилизованным, когда его руки скользили по телу Эмили, когда его рот наслаждался ее губами. И уж точно не чувствовал себя таковым, когда их прервали — или когда поцелуй превратился в предложение брака, которого она так старалась избежать.

Но дневной свет требовал светскости, наносил патину респектабельности на мрачную реальность их помолвки. Малкольм все еще не чувствовал себя светским, но мог притвориться.

Солфорд сидел по другую сторону стола и делал заметки в журнале. Если Малкольм достигнет того политического влияния, к которому так стремится, придется привыкнуть к сомнительным переговорам в дальних кабинетах, к сделкам без свидетелей, но с тайными угрозами.