Мед его поцелуев - [22]

Смерть пришла слишком быстро — простуда внезапно сменилась пневмонией, дыхание вдруг прекратилось, и резким был проблеск боли на лице врача, когда Малкольм закрыл невидящие глаза.

Слишком быстро самого Малкольма начали называть лэрдом.

Он поднял со стола каменное пресс-папье, отполированное прикосновениями сотен графов. Легенда гласила, что первый лэрд нашел этот камень, когда копали яму под фундамент башни, и с тех пор камень лежал на столе, со временем став талисманом. Когда Малкольм брал его в руки, он чувствовал вес клана, гранитную силу своей преданности семье.

Отец сохранил клан, держа его в изоляции. Но фабрики на юге и плантации за морем грозили однажды все уничтожить. Они пережили битву при Флоддене, при Данбаре, даже при Каллодене, однако им не пережить меняющегося экономического ландшафта, если он их не спасет. Шаги прогресса не остановить ни пушками, ни тем, что его отец добродушно называл девчачьей ярмаркой. Малкольм должен преуспеть там, где не смог преуспеть отец, — и он не станет графом, который увидит уничтожение собственного клана.

Сможет ли он спасти их с Эмили на его стороне? Он не отрицал соблазна. Она обладала прекрасным телом и острым умом — неотразимое сочетание. Но если брат так стремился избавиться от нее, сможет ли Малкольм превратить ее в союзницу? Пожертвовать кланом ради нее он не мог, какой бы красивой она ни была.

Если она откажется…

Часть его — не только та, что между ног, но где-то глубоко внутри — хотела привязать ее к себе. Но девушка была слишком независима, чтобы смириться с его превосходством, и слишком привыкла сама выбирать свой путь, чтобы встать на его сторону. Возможно, ее уход будет к лучшему.

Его улыбка стала оскалом. Он даст ей попробовать свою истинную природу. И если девчонка сбежит в свою Англию от одного взгляда на настоящего лэрда, он лишь взмахнет рукой на прощание — пусть даже она не покинет его мысли с той скоростью, с которой покинет замок. Он это знает.

Но если она не сбежит, он женится на ней, спасая обе их репутации. И будет соблазнять ее так вдумчиво, так умело, что она никогда и не подумает о предательстве.

Глава девятая

— С вашим платьем уже ничего не поделать, — сказала Уоткинс, разглядывая складки на шелке.

— Возьми его себе. — Эмили наливала шоколад из чайничка, который Уоткинс принесла с собой.

— Могли бы позвонить, миледи. Вам наверняка было неудобно всю ночь спать одетой.

— Я слишком засиделась с письмами, — солгала она. Уоткинс ответила скептическим взглядом, и Эмили задумалась о том, какие слухи ходят о ней среди слуг. Но не спросила. Проще было притвориться, что ничего не случилось, пусть даже сам факт, что она спала одетой, скорее всего вызовет сплетни и пересуды среди слуг.

Теперь она понимала, что стоило вызвать Уоткинс, несмотря на позднее время. Даже без слухов спать в платье было очень неудобно. Вскоре после рассвета она уже думала разрезать платье, чтобы снять корсет, но не рискнула взяться за перочинный нож.

Вместо этого Эмили встала с кровати и раздвинула тяжелые шторы, впуская солнечный свет, чтобы разогнать паутину путаного полусна.

Как и следовало ожидать, она плохо спала, но проснулась с готовым планом. Недостаточно продуманным для того, чтобы восстановить их дружбу с Пруденс. Но для этого хватит времени, когда она вернется в Лондон, не выйдя замуж. Первым делом нужно разорвать помолвку. И лучше всего сделать это тихо, до того как об этом узнают матери. Если не получится, то она не против создания небольшого скандала ради того, чтобы спасти себя и Малкольма от перспективы стать вечными врагами.

Вечными врагами. Ей понравилось определение настолько, что она, уклонившись от попыток Уоткинс сделать что-нибудь с безнадежно спутанными волосами, потянулась за пером и чернилами. Уоткинс давно привыкла к эксцентричности своей мистрис — Эмили возвращалась к ней сразу же, как только записывала слова.

Но была во всем этом и светлая сторона: замок и ее почти неизбежный брак наверняка вдохновят ее на следующую книгу.

Уоткинс почти уложила кудряшки Эмили, когда кто-то постучал в дверь. Дверь распахнулась прежде, чем Эмили успела ответить. В душе она надеялась, что это Пруденс, но была разочарована.

— Матушка, — произнесла Эмили, пересохшими губами целуя ее в щеку. Она слепо потянулась за второй чашкой шоколада, ее любимый напиток сейчас был оправданием бегства, а не источником храбрости. — Вы сегодня рано встали.

Тонкая сеть морщинок вокруг голубых глаз Августы стала глубже, выдавая ее озабоченность.

— У тебя есть минутка, дорогая?

Слова предназначались для ушей Уоткинс, Эмили знала, что выбора у нее нет. Она велела Уоткинс ждать, когда ее вызовут, и наблюдала, как матушка закрывает за ней дверь.

— Я предложила бы вам шоколад, но чайничек уже пуст. Можем позвонить и подождать чай, если пожелаете.

Августа покачала головой и указала на кресло у камина.

— Могу я присесть? Я подождала бы, пока ты оденешься, и мы могли бы спокойно поговорить, поскольку тема не терпит отлагательств.

Эмили прикрыла глаза. Если мать уже знает, бесполезно надеяться тихо и втайне разубедить Алекса и Малкольма.