Мед багульника - [42]

— А, что с них возьмешь…

Но сквозь все это: сквозь препятствия, труд и боль — сделать то, что от тебя зависит — красивым — это была главная задача.

Она никогда не думала, что человек может жить настолько душой. Служением красоте. Не оглядываясь на рутину быта. Невыносимо было думать, что такой человек ушел, что больше он не украшает собой жизнь на земле.

Он тоже с интересом расспрашивал ее. Но ей было поведать — много меньше. Делала, что могла, да мало могла…  Выйти на сцену, и донести до сидящих в зале ту же красоту — в оттенках не то, что слов — интонаций. Отдать завтрак из сумки собаке, попрошайничающей на остановке.

А что еще?

* * *

У нее была маленькая комната в мезонине. Из окна видна выложенная брусчаткой городская площадь, старая церковь, заснеженные крыши домов.

Когда она не спала — лежала и смотрела на снег, идущий так медленно и невесомо, что снежинки, кажется, зависали над землей. Но спала она очень много — и никак не могла выспаться. Каждая ночь снимала с души глубинный слой усталости.

Ей никуда не хотелось идти. Не было нужды заботиться о пище: ее хватало. В погребе стояли мешки с крупой, овощами. Кофе.

Ей хотелось только сидеть у его ног.

Но иногда приходили гости. Бледная женщина, забежавшая ни минуту взять для себя икону — Арсений Михайлович делал для икон оклады из кожи, внимательно посмотрела на Иру.

— Вам не скучно все время ходить в этом? Пойдемте ко мне, возьмите платья.

Женщина была кем-то вроде хозяйки магазина, жила на той же улице. О плате здесь речь, естественно, не шла. Но как упоительно было стоять перед высоким старинным зеркалом и примерять — ощущать, как касается кожи нежный шелк, любоваться сложным плетением кружева. Перехватывать талию поясом…

А потом женщина проводила ее к витрине с драгоценностями. Все было доступно: острый блеск алмазов и тепло янтаря. Все зависело только от ее желания. Ира выбрала колье и серьги с синим авантюрином — напоминавшим звездное небо.

Но на настоящие звезды она боялась смотреть.

Сколько сроку ей отпущено быть тут? Она не сможет забыть этот мир. Он как «каменный цветок» из сказки — вечная песнь красоте. Но куда ей будет дано отправиться? Чему служить?

* * *

Дни текли.

Ей казалось — она впервые познала подлинную радость. Радостно было выходить на улицу и идти. Замирать перед стеной, балконом, деревом. Возможно и там, в жизни, они были так же прекрасны. Но только здесь она научилась это видеть в полной мере.

Она стояла и плакала от этой красоты. Капля, повисшая на стекле, переливалась всеми цветами радуги. Трещины, бежавшие по штукатурке, сливались в сложный, древний узор. Зеленый мох напоминал о воде венецианских каналов.

— И надо уметь всегда, во всем находить это прекрасное, — думала она.

Можно было зайти в любой дом, и увидеть ту же красоту в людях. Женщина, работавшая в хосписе, и облегчавшая последние дни уходящим…  Ребенок, замечательно игравший на скрипке, в том мире — не любимый родителями. Солдат, подставивший грудь под пули, чтобы не стрелять самому…

Кто-то рассказывал о себе, кто-то молча улыбался. Но везде ее принимали с искренней лаской и желанием о ней позаботиться.

Шла и прошла весна, уходило лето.

Это случилось в ту августовскую ночь, когда падает особенно много звезд.

Был праздник яблок. Город пах ими. На площади сложили большой костер — и искры взлетали в небо. Люди несли яблочное вино, пироги, корзины с фруктами. Пела скрипка.

А она знала. Потому что, утром придя, Роман обронил ее другу тихое:

— Сегодня.

Она знала, потому что нынче Арсений Михайлович не снимал руки с ее волос, а иногда наклонялся и целовал их.

Теперь они вдвоем сидели у костра, и ее голова лежала у него на груди. И она смотрела в огонь, и молилась, чтобы там — куда они попадут — было хорошо ему.

Время от времени пересохшими губами она прихлебывала холодное яблочное вино из тяжелой глиняной кружки.

А потом по небу точно прошел всполох. Переливы зеленого первозданного льда качнулись невиданным занавесом. Переливы, сияющие величием сотворения мира. И это было самое прекрасное, что можно увидеть.

* * *

… Она подняла голову. Она, оказывается, заснула, уронив голову на руки.

На ней было лиловое платье — простого фасона, далекого века. В течение нескольких минут она жила сложной двойной жизнью — еще всё помня иной мир, но уже забывая, и осознавая настоящее.

Она в мастерской у мужа — принесла ему ужин. Он склонился — делает ножны к мечу. Знакомый горбоносый профиль…  Неужели?

Он поднял голову и улыбнулся ей. Она не успела ничего сказать. Стук копыт окном. Гость приехал.

Всадник спешился, вошел в дом.

— Это большая честь для меня, что такой великий воин — сделал ножны к моему мечу, — с поклоном сказал он, — Береги своего мужа, женщина, и пусть сын твой вырастет столь же великим.

Они вышли на крыльцо — проводить гостя. Безбрежной гладью лежало перед ними море. И степной ветер пах полынью.

Право на рай

Глава 1. В душегубке

— Скоро, что ли, нас из этой душегубки выпустят? — Света повозилась, пытаясь устроиться в неудобном углу, — Как это у них называется — каюта?

Похоже на металлический чулан, совершенно пустой, даже лавочек нет. Только из стен торчат длинные гвозди, или штыри, или что-то в этом роде. Вот и держись за них, когда катерок качает. Хотя бы затем держись, чтобы не вписаться в них лбом.