Мечты серой мыши - [7]

Если бы я только знала, что как в воду гляжу, может быть, и избежала бы всех своих будущих проблем. Но знать я ничего не могла.

В наступившей тишине прозвучал чей-то тихий шепот:

— Даже не знаю, последнее расценивать как оскорбление или как комплимент…

— Как вы думаете, почему господин Боккаччо увлекся вами? — так же тихо вопросил тот, что сидел в углу, когда пары моего гнева осели на стенах кабинета.

— Понятия не имею, — честно призналась я.

— Посудите сами. Ведь должен же быть у него хоть какой-нибудь интерес, кроме ваших… хм… прелестей.

— Я уже ответила, — хмуро подтвердила я, поняв, что перед словом «прелестей» он едва не вставил «сомнительных». Ну да, конечно, я не красотка. Но невежливо же об этом напоминать постоянно.

— Вы не обижайтесь, — с теплотой в голосе обратился ко мне некто, сидящий за столом и записывающий мой бессвязный треп, видимо, полагая, что составляет протокол допроса. — Но господин Боккаччо никогда не вступал в связь с посторонними девушками, если он не видел в этом выгоды. По молодости он, правда, обольщал богатых вдовушек. Но это было давно и происходило в основном в Европе. Да и вас нельзя назвать богатой вдовушкой. К вам его привлекло нечто другое. Подумайте хорошенько. Ведь от этого может зависеть и ваша судьба.

Он произнес это так проникновенно, что я вместо его слова «судьба» с большей уверенностью поставила бы «жизнь». Надо признать, меня затрясло. Я и подумать не могла, что они во мне видят не хладнокровного убийцу, а тупую жертву, на шее которой уже затянулось нечто вроде того, чем удавили самого Боккаччо.

— Но у меня ничего нет, — растерянно пролепетала я.

— Вот это-то и странно, — Лунин опять вздохнул. — С чего бы Боккаччо лететь сломя голову в Москву, тут же связываться с вами…

— Ну, может быть, это случайность. Может, он был тут по другим делам, — робко вякнула я.

— У него билет с открытой датой вылета. А прилетел он на прошлой неделе в четверг. Судя по всему, нашел он вас довольно легко. Наверное, знал, где искать.

— Знаете, все это кажется полным бредом, — наконец признала я. — В нашей семье даже родовых реликвий не имеется. Ну, я имею в виду, как у моей приятельницы — Вали Гринблат. У них в коридоре, сколько она себя помнила, висела какая-то жуткая картинка, которую Валиной маме завещала ее бабка. Если бы не любовь Валиной матери к своей усопшей родственнице, картинку эту уже давно бы выкинули. А так она три ремонта пережила и висела в коридоре жутким несуразным пятном. Портила интерьер. Пока к Вальке не пришел ее новый ухажер, который, попав в коридор, забыл и про Вальку, и вообще зачем его туда привели. Он как застыл возле этой картинки, как начал вздыхать и охать. Валька даже подумала, что он сейчас за прабабкой в царство мертвых отправится. А когда этот тип оклемался, то начал визжать, что они изверги и ранний рисунок Шагала держат без должного освещения. Оказывается, Валькин поклонник был искусствоведом, как раз специализирующимся на творчестве Шагала, и без лупы мог узнать его технику. А бабка Валькиной матери не то с самим Шагалом, не то с его родственниками имела знакомство. Словом, рисунок этот Шагал ей и вручил давным-давно, когда она еще в Витебске жила. Ну, это все уже потом выяснилось. Вот такая история. Все это я к тому рассказала, что у нас в доме ничего подобного нигде не залежалось. Ну, если не считать китайского календаря 1987 года, который у меня, извините, в туалете висит.

— Можно зайти посмотреть? — тут же оживился Лунин.

— Да, пожалуйста, — великодушно согласилась я. — На нем глянцевая китаянка в красном платье. Все никак не доберусь до нее, чтобы снять с двери.

— Ну, если и вы ничего предположить не можете, то мы и подавно… — развел руками тот, кто писал протокол.

— И что же мне делать?

— Как что? — возмутился Лунин. — Изо всех сил напрягать память! А если что вспомните, позвоните, — он протянул мне визитку.

Я встала, пошла к двери, чувствуя на спине сочувствующие взгляды, а на шее удавку. Ту самую, которую недавно видела на снимке.

— Слушайте, — я развернулась к ним. Почему-то мне очень захотелось остаться в отделении. Ну хотя бы в качестве подозреваемой. Уж очень жутко было на улицу выходить. — А почему вы не думаете, что этого Боккаччо я удушила?

— Хотите сделать признание? — Лунин понимающе кивнул. Сдалось мне его понимание!

— Не то чтобы… Просто интересно.

— А вы уверены, что это не вы убили? — вскинул брови тот, кто теперь уже не писал протокол, а отложил его в сторону. И сдается мне, намеревался выкинуть в корзину, как только за мной захлопнется дверь.

— Я же сказала, что помню: я ушла, когда он спал без всякой удавки. Даже похрапывал. Больше мне память не отказывала.

— Кровь на анализ сдайте. Для следствия. Сегодня, — отрывисто произнес тот, что сидел в углу. — А то, что вы не убивали, говорят показания других свидетелей, которые видели, как вы вошли с господином Боккаччо в отель и поднялись в его комнату. Кстати, по их словам, вы действительно были не в себе. А вышли до того, как в номер к Боккаччо проникли двое официантов из ресторана.

— Что значит «проникли»? Человек имеет право позавтракать в постели.