Мечты сбываются - [11]

Нет больше женских задрапированных лож, женщины сидят в открытых ложах и в партере рядом с мужчинами; во всем зале — две-три чадры. Кое с кем из женщин Баджи весело перемигивается — на один билет она ухитрялась провести с собой в театр трех подруг. А на тех местах, где некогда покоились неприкосновенные папахи кочи, сейчас сидит она с братом.

— Народу сегодня в театре много, несмотря на траур махаррам! — одобрительно замечает Юнус, оглядывая зрителей.

— Еще бы! — отвечает Баджи. — Тем более, что билеты бесплатные!

— Да, любит наш народ зрелища! — Юнус усмехается и добавляет: — Даже наш дядюшка Шамси, и тот не прочь в эти дни потоптаться во дворе мечети, поглазеть на шебихи, на божественные представления.

Баджи вспоминает, как однажды ей удалось увидеть шебих через забор мечети. Что ни говори, а зрелище это было интересное! Признаться, всплакнула она тогда у забора вместе с другими женщинами, глядя на муки святого имама Хуссейна.

Но вот вспыхивают цветные огни рампы, веселые звуки музыки наполняют зал, взвивается яркий занавес. Перед зрителями — антирелигиозное обозрение. Миниатюры, сатирические и бытовые лубки, частушки, музыкальные интермедии, эстрадные номера! Сцена наполнена пением, музыкой, танцами.

Баджи в восторге. До чего же верно на сцене изображаются муллы с их плутнями! Посмотреть хотя бы на этого: не то мулла Ибрагим с его ленточками и глупыми заклинаниями — бильбили, вильвили, сильвили! — не то мулла хаджи Абдул-Фатах в его красивой абе, с его вечными ссылками на коран и хитрыми проповедями.

Зрители весело и шумно реагируют на обозрение: никогда еще и нигде о плутнях мулл так прямо не говорилось! Аплодисменты и реплики с мест то и дело прерывают спектакль.

Правда, стоят траурные дни махаррама, и верующие созерцают сейчас шебихи во дворах мечетей и томят себя зрелищем мук. Ну и пусть поступают как им нравится! Что же до тех, кто сидит сейчас здесь, в зале сатир-агиттеатра, то скорби в их жизни и без того хватало!

Много удивительного можно увидеть в публике и на сцене первого азербайджанского сатир-агиттеатра, но самым удивительным представляется Баджи то, что женские роли исполняют теперь только женщины — с недавних пор особым декретом Советского правительства запрещено исполнение мужчинами женских ролей. Актрисы азербайджанки! Вдуматься только в эти два слова! Да, сильно, сильно изменились времена!

БРАЧНЫЙ ВОЗРАСТ

Царский закон, разрешавший женщинам Закавказья вступать в брак с четырнадцати лет, отменен. Издан в Советском Азербайджане декрет, запрещающий женщинам вступать в брак ранее шестнадцати лет.

В городе усиленно обсуждают этот вопрос.

Мулла хаджи Абдул-Фатах, критикуя декрет, говорит:

— На то аллах создал женщину, чтоб ей рожать детей ему на славу. И, значит, чем раньше девушку выдадут замуж — тем лучше. Незачем красть у нее два года!

— Справедливые слова! — охотно соглашается Шамси. — Недаром издавна говорят: девушка в пятнадцать лет должна быть замужем или в могиле… Поэтому-то и брал я себе в жены девушек помоложе: Ана-ханум было едва четырнадцать, Ругя — пятнадцать. И племянницу мою, Баджи — хотя, сам знаешь, она у меня непутевая, — выдал в пятнадцать. Вот только с дочерью моей Фатьмой чуток опоздал — выдал ее в шестнадцать…

Толкуют о брачном возрасте и Ана-ханум с дочкой.

— Меня выдали в четырнадцать, — говорит Ана-ханум, — и что же, разве я плохо жила? А тебя вот выдали в шестнадцать. Разве ты живешь лучше?

Фатьма вспоминает о неприветливости Хабибуллы, его придирчивости, изменах и отвечает, вздыхая:

— Нет, не лучше.

— То-то и есть! — подхватывает Ана-ханум. — Да если аллах захочет, он даст счастье той, что выйдет замуж в девять лет, а не захочет — лишит счастья ту, что просидела в девках до девяноста девяти…

Разумеется, имеет свою точку зрения и Хабибулла.

Он считает, что азербайджанка по самой своей природе, по своему раннему созреванию, резко отличается от женщины северной, русской. По его мнению, царский закон, учитывавший это, был разумен и справедлив. Вывод: не следовало старый закон отменять и издавать декрет.

Своей точки зрения Хабибулла, конечно, не излагает во всеуслышание. Напротив, он всюду и везде ратует за новый декрет. Однако подлинные его мысли беспокойно бродят в нем и ищут выхода.

Вскоре на дискуссионной странице газеты Хабибулле удается поместить заметку, посланную им от имени рядового читателя и подписанную «Хабиб». Осмотрительней было бы, конечно, подписать такую статью полным псевдонимом, но тогда ничто не напоминало бы об ее подлинном авторе, а это тоже не отвечает интересам Хабибуллы: в глубине души он лелеет надежду, что кто-нибудь из бывших друзей угадает за подписью «Хабиб» его, Хабибуллу, и удивится его смелости. С другой стороны, скромное «Хабиб» — мало, что ли, есть на свете Хабибов! — не бросается в глаза и в то же время щекочет самолюбие автора, вызывая в памяти времена, когда он подписывал свои статьи более внушительно и пышно — «Хабибулла-бек Ганджинский».

Написать статью о брачном возрасте — даже для дискуссионной страницы и даже анонимно — Хабибулле, однако, нелегко.

Не потому, конечно, что ему нечего сказать — мыслей у него хоть отбавляй! И не потому, что он плохо владеет пером — перо у него бойкое. Трудность заключается в том, что хочется выразить свои подлинные мысли возможно ясней, а приходится — чтоб не выдать себя с головой — выражать их туманно, завуалированно. Нужно хитрить, изворачиваться.