Мечты - [5]

Пробудилась весна и во мнѣ, вливая въ мои жилы новыя силы, ободряя новыми сладкими надеждами. И это было неудивительно, потому что вѣдь и я составляю часть природы. Въ моемъ сердцѣ также распускались нѣжные листочки и пробивались новые зеленые побѣги. Изъ самыхъ нѣдръ его стремились къ свѣту пышные цвѣты любви и признательности. Въ моемъ точно посвѣжѣвшемъ мозгу зарождались новыя благородныя мысли и возставали новые свѣтлые образы.

Сама мать-природа шла рядомъ со мною, объясняя мнѣ самоё себя, окружающій меня міръ и скрытые въ немъ пути Божіи.

Мнѣ было жаль, что осадившія меня прекрасныя мысли и небесныя видѣнія могутъ пропасть для моихъ ближнихъ, поэтому я пріютился въ первомъ попавшемся сельскомъ коттеджѣ и принялся записывать все то, что наполняло мое сердце и мой умъ. Писалъ я просто, безъ вычуръ и натяжекъ, писалъ, что и какъ я видѣлъ предъ собою:

«Говорятъ, что я не въ состояніи написать ничего особеннаго, «первокласснаго», — разсуждалъ я про себя. — Постараюсь опровергнуть это мнѣніе. Напишу именно первоклассную вещь. До сихъ поръ я трудился лишь для обыденнаго, дюжиннаго читателя. Теперь же буду трудиться для обогащенія классической литературы моей дорогой родины».

И я написалъ большой очеркъ, посвященный исключительно одной природѣ, о тѣхъ чувствахъ и мысляхъ, которыя она пробуждаетъ въ человѣческой душѣ. Смѣло могу сказать, — зачѣмъ же скрывать правду, хотя-бы она и была въ нашу собственную пользу? — что этотъ очеркъ былъ полонъ возвышенныхъ представленій, яркихъ мыслей и свѣжаго остроумія. Въ немъ былъ только одинъ недостатокъ: онъ былъ слишкомъ хорошъ; въ немъ не было ни одной плоскости или пошлости для обыкновеннаго читателя, который поэтому могъ найти его «скучнымъ».

Очень досадно, что я не могу ничего дословно припомнить изъ этого очерка; если бы могъ, я просто-напросто помѣстилъ бы здѣсь его лучшія мѣста, чтобы вы сами могли судить объ его красотахъ, а не вѣрить мнѣ на слово, что они дѣйствительно были. Но я не сохранилъ этого очерка, и у меня въпамяти осталось только одно воспоминаніе о немъ.

Я очень гордился своимъ новымъ очеркомъ и, вернувшись въ городъ, первымъ дѣломъ понесъ свое произведеніе къ одному изъ моихъ пріятелей, извѣстному литературному критику. Разумѣется, плохую, даже второстепенную вещь я никогда не рѣшился бы представить этому критику, зная, что это могло бы доставить ему только лишнее огорченіе.

Съ его согласія я самъ прочелъ ему свой очеркъ, а когда кончилъ, предложилъ обычный въ такихъ случаяхъ вопросъ:

— Ну, какъ тебѣ это кажется?

— Великолѣпно! — отозвался онъ. — Я и не подозрѣвалъ, что ты до такой степени свѣдущъ въ древней литературѣ. Нѣтъ почти ни одного классическаго произведенія, изъ котораго ты не позаимствовалъ бы кое-чего. Не могу только припомнить, откуда ты взялъ заключительную идею… Впрочемъ, быть-можетъ, она твоя собственная?

Дальше онъ сказалъ, что если его догадка вѣрна, т.-е. если тѣ размышленія, которыми я заключилъ свой очеркъ, принадлежатъ самому мнѣ, то лучше ихъ уничтожить, потому что увѣнчиваніе такой прекрасной, единственной въ своемъ родѣ компиляціи со страницъ древнихъ авторовъ только бы испортило ея цѣнность.

Затѣмъ онъ началъ перечислять имена тѣхъ давнымъ-давно отошедшихъ въ вѣчность писателей, поэтовъ и мыслителей, трудами которыхъ, по его мнѣнію, я воспользовался.

— Ты ошибаешься! — горячо возразилъ я, когда настолько пришелъ въ себя отъ поразившаго меня изумленія, что оказался въ состояніи управлять своимъ языкомъ. — Это вовсе не компиляція, а чистѣйшій оригиналъ.

Я записывалъ только то, что приходило мнѣ на умъ само собою, безъ всякихъ вспомогательныхъ средствъ. Изъ всѣхъ перечисленныхъ тобою лицъ я читалъ только Шекспира; остальныхъ же знаю только по именамъ.

Разумѣется, мой пріятель нашелъ въ моемъ очеркѣ сильное вліяніе и Шекспира. Я положительно готовъ возненавидѣть этого Шекспира. Его всегда ставятъ въ примѣръ намъ, молодымъ писателямъ, а я терпѣть не могу никакихъ моделей. У насъ въ школѣ была модель — нѣкто Генри Семмерсъ, и его постоянно ставили намъ въ образецъ. Бывало, только и слышишь:

— Посмотрите на Генри Семмерса! Онъ никогда не ставитъ предлога передъ глаголомъ и не пишетъ въ словахъ неподходящихъ буквъ; вообще пишетъ именно такъ, какъ должно писать, — или же:

— Отчего вы не берете примѣра съ Генри Семмерса? Онъ никогда не обливаетъ чернилами своей тетради и самого себя.

Намъ, въ концѣ-концовъ, такъ надоѣлъ этотъ «образецъ» всѣхъ добродѣтелей, что мы всей гурьбою въ одинъ прекрасный вечеръ подкараулили его за угломъ и такъ раздѣлали, что онъ на двѣ недѣли слегъ въ постель.

Теперь же мы только и слышимъ:

— Посмотрите на Шекспира. Отчего вы не подражаете Шекспиру? Шекспиръ никогда не позволялъ себѣ подобныхъ шутокъ и остротъ! Почему вы не можете шутить и острословить такъ, какъ Шекспиръ?

Если вы драматургъ, то вамъ еще больше будутъ тыкать въ носъ Шекспиромъ и негодующе шипѣть:

— Отчего вы не берете себѣ въ образецъ Шекспира? Онъ никогда не выбиралъ въ герои своихъ безсмертныхъ твореній такихъ людей, какихъ изображаете вы.

Но попробуйте хоть разъ разрѣшить себѣ небольшое позаимствованіе изъ Шекспира или «близкое подражаніе» ему, тогда всѣ сейчасъ же закричатъ, что надо быть сумасшедшимъ, чтобы осмѣлиться на такое кощунство. Заимствовать хоть слово у божественнаго Шекспира! Дерзнуть подражать ему, этому титану драматургіи!