Мечтай о невозможном - [53]

И Фолкнер, и Дос Пассос, и весь Честертон, не только его рассказы об отце Брауне, но и другие его книги. «Человек, который знал слишком много» заканчивается так: «…и человек, который слишком много знал, теперь понимал, что это значит — знать слишком много».

— Ты тоже один из тех, кто хочет много знать, — сказала Мира.

— Когда я окажусь там, где сейчас все — Мила, моя мама и мой отец, тогда, я надеюсь, вообще ни о чем не буду знать.

— Томми! — сказала Мира. — Тогда в Сараево ты не называл его отцом, а только Томми.

— Все верно, — согласился Фабер, — я никогда раньше не называл его отцом, а только по имени. — Томми! — Он снова мыслями унесся в далекое прошлое… — И, конечно, Пристли и Джеймс Хилтон: «Потерянный горизонт», и Герберт Уэллс и Джозеф Конрад, и весь Сомерсет Моэм, и Хаксли, и Грэм Грин, и стихи Редьярда Киплинга. Один из них я еще помню наизусть: «И Джимми пошел к радуге, так как ему было уже шесть и он был мужчиной. И так вот все началось, мои дорогие, и так вот все началось…» Ах, как много мне удалось прочитать на моей яблоньке!

— А я знала, что она все еще тут и приносит плоды.

— Как ты могла это знать? — спросил он.

— Я крепко верила в это, потому что мне очень этого хотелось, — счастливо сказала она. — Хотеть чего-то — ведь это очень важно для Горана, не так ли? И для нас…

2

Что это может быть?

Как может Фабер улыбаться? Как может Мира быть счастливой? Как они пришли в этот сад? Что произошло?

«Life in itself is unfair»,[45] — говорят американцы, чтобы не обольщать себя пустыми надеждами. Жизнь сама по себе несправедлива. Так что проглоти и смирись, и не распускай нюни! Да, жизнь несправедлива. Но самое обидное, что перед тем, как снова нанести удар, жизнь на короткое мгновение проявляет странное сострадание, дарит передышку. Это величайшая подлость жизни.

Что же произошло в тот краткий миг жизненного затишья, когда две недели назад в аэропорту Швечат он понял, что не может просто так сбежать. Фабер пережил два неприятных часа, когда багаж всех ста пятидесяти девяти пассажиров, готовых вылететь рейсом в Каир, был выгружен предмет за предметом для того, чтобы найти оба его чемодана. Многие пассажиры ругались на него, а чиновники из наземной службы были просто в ярости.

В конце концов он оказался один на один со своим тяжелым багажом — поблизости не было видно ни одного носильщика — и был вынужден, с трудом переводя дух, из последних сил тащить по полуденной жаре свои чемоданы, дорожную сумку, кейс и пишущую машинку к стоянке такси, чувствуя нарастающую боль в сердце. Несколько раз он был вынужден делать остановки, пот ручьями струился по его лицу. В заключение недовольный шофер доставил его назад в город в пансион «Адрия», который находился совсем недалеко от Детского госпиталя Св. Марии.

Здание в стиле модерн имело пять этажей с фасадом. Над входом Фабер увидел переплетающиеся голубые и золотые линии цветочного орнамента на посеревших от старости стенах. Через длинный и высокий коридор он попал в приемный зал, который был оформлен в стиле кафе-эспрессо угловыми диванчиками, стульями и столиками. В витринах были выложены карты и видовые открытки с Веной, бонбоньерки, упаковки с маленькими ликерными бутылочками и розово-красные пачки с вафлями.

Появилась группа примерно из двадцати молодых людей — веселых и ярко одетых, — они вышли из двери, ведущей в подвал. Они говорили на языке, который Фабер так и не смог распознать.

— Чушен,[46] — с ненавистью сообщил угрюмый шофер. — Куда не посмотри. Как крысы. Теперь вылезают уже из подвалов.

Фабер глянул на шофера.

— Что-то не так? — воинственно спросил тот в ответ на этот взгляд.

Фабер повернулся к нему спиной. За такой же полукруглой регистрационной стойкой появилась маленькая, кругленькая дама. Обладательница нескольких подбородков отличалась удивительным дружелюбием.

— Вот так радость, а вот и вы, господин Фабер. Из госпиталя уже звонили, будем надеяться, что господин Фабер не очень избалован. Здесь тихо, чисто и уютно, но это конечно же не «Захер», ха-ха. У нас все места, к сожалению, заняты. Господин Фабер, для вас приготовили одноместный номер на третьем этаже, номер двадцать четыре, все двухместные номера заняты. Не мог бы господин Фабер сразу оставить паспорт и заполнить регистрационную карточку? Просто вечером заглядывает полиция, и все карточки должны быть на месте, паспорт господин Фабер может получить обратно утром. А пока не могли бы вы отнести чемодан господина наверх, господин шофер! Вон там лифт, третий этаж, слева по коридору!

— Я не могу здесь долго стоять.

— Загрузить и выгрузить разрешается.

— Здесь знак: стоянка запрещена.

— Это не касается такси.

— А если объявится полиция, то меня оштрафуют!

Фабер подошел к нему.

— Я должен еще расплатиться. Сколько с меня?

— Четыреста двадцать.

Фабер протянул ему шестьсот шиллингов.

— Целую ручки, господин барон! Ну что ж, надо выгружаться! — И шофер поволок чемоданы, дорожную сумку, пишущую машинку и кейс к узкому лифту и исчез в нем вместе с багажом.

Фабер заполнил регистрационную карточку.

— Спасибо, господин Фабер, — сказала женщина. — У нас нет ресторана. Завтрак с семи до одиннадцати. В подвале очень приятное помещение. Вот ваш ключ! Если вы придете за полночь, то дверь будет заперта. Звоните, и вам откроет дверь ночной портье. Я желаю вам приятного пребывания у нас, господин Фабер. Телевизор есть в каждом номере. У нас есть кабельное телевидение.