Мечтай о невозможном - [42]

Загорелая Мира была в открытом платье из белого льна, он чувствовал запах ее кожи, ее волос. Они танцевали как влюбленные, переполненные нежностью, и это было в Сараево, на исходе лета.

Роберт Сиодмэк улетел в Рим на премьеру «Красного корсара». Фабер проработал с Мирой почти десять недель. Ее духи назывались «Флёр де Рокель», и были они от Сиодмэка, губная помада и нейлоновые чулки — от Сиодмэка, теперь Мира носила их как нечто вполне естественное.

Прежде чем заиграла музыка и начались танцы, через бар и холл прошла цветочница с красными гвоздиками. Здесь не мужчины покупали девушкам цветы, здесь девушки дарили их мужчинам. Всегда один цветок. Всегда красную гвоздику. И Мира купила для Фабера одну красную гвоздику. Он носил ее в лацкане темно-синего пиджака. Однажды — они работали над сценарием в саду под старыми деревьями — Мира обратила его внимание на маленького турка:

— Взгляните, Роберт, на того в феске, он был муэдзином в мечети за отелем. Его зовут Али.

Фабер видел этого человека за завтраком.

— У муэдзина нелегкая жизнь, — сказала Мира, и Фабер увидел себя в ее темных глазах маленьким, совсем маленьким. — Летом солнце всходит очень рано. Али нужно всегда вовремя быть на минарете.

И по прошествии десяти недель Мира все еще обращалась к Фаберу на «вы».

— Поэтому Али уже после утренней молитвы испытывал сильную жажду. Тогда он за завтраком выпил первый стаканчик сливовицы. А может быть, два или три. В полдень он еще кое-как взобрался на минарет. После обеда он соснул пару часиков. Проснувшись, почувствовал снова жажду и после полуденной молитвы опять пошел в кафе «Европа». При заходе солнца он уже с величайшим трудом смог забраться на минарет.

Фабер смотрел на Миру и думал: «Как я ее люблю!»

— Продолжайте, моя красавица! — сказал он.

Мира начала немножко разыгрывать комедию, потому что она тоже очень любила Фабера и была счастлива, когда он смеялся. Она всегда старалась заставить его расхохотаться.

— Али человек с характером, — сказала она торжественно. — В нем соседствуют глубокая набожность и неутомимая жажда. Он постоянно надеялся, что Аллах простит ему этот грех. И Аллах вошел в положение бедного, затравленного, вечно испытывающего жажду Али. Благодаря бесконечной доброте Всевышнего долгое время все шло хорошо, никого не возмущал алкогольный демон, совращающий Али.

— Рассказывай дальше, Шехерезада! — сказал Фабер.

— Однажды на закате дня Али принял слишком много маленьких стаканчиков сливовицы, и Аллах расстроился из-за этого. Аллах поразил его слепотой и заставил споткнуться. Он споткнулся, когда вошел в мечеть, чтобы произнести молитвы перед своими братьями по духу. Печаль вошла в его сердце, так как он знал, что был недостойным слугой Господа в чистом храме мудрости.

— Рассказывай дальше, прекраснейшая среди всех роз, — сказал Фабер.

— Бедный Али, — продолжала Мира, — опустился на колени, лицом к Мекке, как требует его религия. И вся община сделала то же самое; люди не заметили ничего необычного. И так, повернувшись к Мекке, община простояла на коленях пять минут, потом прошло десять минут, пятнадцать. Пятнадцать минут — самая продолжительная молитва, которую помнили старейшие среди старых. Поэтому через пятнадцать минут возникло небольшое беспокойство. Через двадцать минут небольшое беспокойство перешло в большое. Через двадцать пять минут наиболее решительные мужчины стали выяснять, что заставило Али до такой степени затянуть молитву.

— И, о счастье моей души!

— И решительные мужчины нашли Али спящим, с лицом, спрятанным в ладони, головой, повернутой к Мекке, и беспробудно пьяным. В своих тяжелых снах он бормотал страшные обвинения в свой адрес.

Фабер посмотрел на маленького мужчину в феске, который сидел за завтраком.

— И что случилось потом, мой райский цветок?

— Потом они, конечно, выбросили его на улицу, и Али потерял место муэдзина.

— Потрясающе.

— Наверное, все это правда. Потому что потом пришло время бесчестия. Те, которые его гнали, не успокаивались, для него находили все новые и новые оскорбления, он кругом был опозорен, и перед ним были только безысходность и отчаяние.

— Мне кажется, вы спутали два священных писания человечеству, изумительнейшее восточное создание!

— Конечно, мой господин и повелитель. Вы можете понимать это символически. Али был безработный. А теперь, как видите, случилось чудо.

— Какое именно, самая волшебная из всех товарищей?

— Я могла бы вам довериться, если бы мы лучше знали друг друга, жестокая гиена уоллстритовского империализма, — сказала Мира, и мир воцарился над страной Югославией и городом Сараево.

11

«…the smile of Garbo and scent of roses»,[32] — пела женщина в черном сверкающем платье, и пары кружились в танце. Прекрасный мир, благословенное будущее, так думали все, и среди них Фабер и Мира, голова которой покоилась на его плече.

«…these foolish things remind me of you»,[33] — закончила женщина с огненными волосами. Громко пропел саксофон, как будто он хотел в этом звуке выразить чувства всех на свете любящих. После завершения песни танцующие стали аплодировать. Теперь все погрузилось в сияющий золотисто-желтый свет.