Мечтатели - [4]

Томас. А он? Он ведь тоже! Регина, он ведь не умеет лгать! Только...

Входят Мария и Мертенс; ждут, Мария с письмом в руке.

правдивость у него... очень уж замысловатая. Когда-то давно антиподом правды в нем, как и реальности во всяком духовном существе, стала не ложь, а скудость!

Pегина (с упорством). Да, возможно, ты прав; пусть будет, как он хочет.

Мария (мягко и медленно). По-моему, нужно както подготовиться к приезду Йозефа.

Томас (не сразу оторвавшись от своих мыслей, с легкой насмешкой). Ах да, конечно, Йозеф, нужно подготовиться.

Мария. Он может явиться в любую минуту. Ты разве не читал его письмо?

Томас. Нет, забыл. (Поворачивается к Регине.)

Мария. Оно у меня. Йозеф пишет, что едет поговорить с тобой. По его словам, позволяя Ансельму и Регине жить здесь, ты попустительствуешь обольщению и супружеской измене...

Мертенс (Марии). Но о супружеской измене тут и речи нет, я свидетель.

Mapия. И если ты не положишь конец этой непонятной ситуации в твоем доме, он сделает свои выводы.

Мертенс. Я свидетель, что для женщины, которой совесть велит хранить верность покойному, и для мужчины, который с такой добротой заботится о страждущей, столь... э-э... примитивные поступки просто немыслимы.

Мария. Да-да, конечно. Но ведь Томас фактически сам вложил ему в руки это оружие. (Томасу.) Он полагает, что в личной беседе ты, как человек спокойный и рассудительный, поймешь...

Томас. Слушайте, а почему бы нам не уехать? К примеру, на экскурсию?

Мария. Вечером мы все равно вернемся, и он будет ждать.

Регина. Он правда может тебе навредить?

Томас. Конечно.

Pегина (с удовлетворением, какое испытывают и в неприятностях). Значит, определенно навредит; не стоит его недооценивать. Пока внешне все было благоприлично, он, как ягненок, терпел все капризы, отвращение, сцены. Пожалуй, счастье всегда представлялось ему неким усилием. Пусть оно даже утомительно, он готов примириться; а может, все это ему непонятно, и наоборот, до некоторой степени всерьез. Но от малейшего публичного скандала он будет отчаянно защищаться!

Мария. Он уже сейчас зовет ее женой Потифара.

Мертенс. Мученица! Жертва собственной тонкой натуры!

Регина. Но он ведь и про Ансельма говорит, что...

Мария. Тут он сам себе противоречит, потому что одновременно подозревает измену, да?

Регина. Про Ансельма он говорит, что тот поневоле целомудренный... (Выхватывает у Марии письмо.)

Томас. О-о!

Мария. Регина, как ты неделикатна!

Регина. Так ведь это его слова! Что-де Ансельм поневоле целомудренный распутник.

Томас. Любопытно, однако. (Забирает у Регины письмо.) Почему сразу-то не сказали?

Мария. В письме нет слова "распутник"; Йозеф только и говорит, что они друг друга соблазнили и запутали.

Регина. А еще там написано: обманщик!

Томас. Обманщик?.. (Ищет нужное место.)

Регина. На третьей странице.

Томас. Неспособный любить обманщик. Вампир. Авантюрист. Откуда он это взял?

Регина (по-гномъи вздернув плечи). Да ниоткуда...

Мария. Наверно, не стоит так негодовать на него. Он бесспорно уязвлен ревностью, вот и возводит напраслину, чувствуя, что до Ансельма ему как до звезды небесной!..

Томас. В конце концов Ансельму без малого тридцать пять, а чего он достиг?

Мария. Помнится, он был приват-доцентом, как и ты.

Томас. Ровно год, и когда - восемь лет назад! Потом он оставил доцентуру и как в воду канул. Кстати, то, о чем пишет Йозеф, странным образом имеет некую псевдовероятность. (Со злорадством еще раз просматривает те же фрагменты письма.) К Йозефу он подобрался под видом этакого середнячка; участливого друга, полного симпатии ко всему миру; скромного идеалиста... Но мы-то знаем, каков Ансельм был раньше; так какой же он теперь - на самом деле?

Мария. Ты бестактен!

Томас. Госпожа Мертенс так почитает Ансельма, что вовсе этого не слышит.

Мария. Он - выдающийся человек!

Томас (ехидно). О, разумеется. Вероятно. У него есть идеи! Конечно... Но... есть ли у него идеи? Настоящие? Не только те, какими нынче сыплет каждый второй? Это уже вопрос, и нелегкий. (Пародируя глубокомыслие.) Испытывает ли он сильные чувства? Что ж, страсть, все равно какая, набирает силу под стать человеку, которым она овладевает.

Мертенс. Он едва не покончил с собой, когда отъезд, казалось, готов был сорваться!

Томас. Правда? Так-таки едва не покончил? Главное - способность чувства к метаморфозе; оборванная веревка была пуповиной многих великих произведений, и лишь глупец просто вешается по-настоящему.

Регина. Но... обманщик?

Томас. В том-то и заключено визионерство; обманщик тоже едва не вешается; первый шаг у великих и у обманщиков одинаков.

Mepтенс. О, боюсь, подобные рефлексии отражают лишь вашу предубежденность против доктора Ансельма.

Томас. Ошибаетесь, сударыня; я человек дурной и никогда не заслуживал иметь друга, но он у меня был - Ансельм.

Мария (подводя итог). Ансельм, бесспорно, человек выдающийся, и зачем, в самом деле, сразу пускаться в бесполезные сравнения? Достаточно того, что ты натворил своим письмом.

Mepтенс. Его превосходительство ссылается на ваши собственные слова!

Мария. Именно ты внушил ему, что они от него сбежали.