Мечтатель Стрэндж - [11]

В тот день Лазло стоял в толпе, восхищенный зрелищем и гениальным золотым мальчиком, который всегда казался ему персонажем какой-то сказки – юный герой, благословенный удачей, взошедший, чтобы занять свое место в мире. Только это все и видели, как зрители в театре, беспечно не ведающие, что актеры за кулисами играли куда более мрачную драму.

Вскоре Лазло узнал.

Случилось это через год, когда ему исполнилось шестнадцать. Одним вечером он решил сократить дорогу через склеп, как вдруг услышал голоса – громкие и острые, как удар топора. Поначалу Лазло не мог разобрать слов и поэтому замер, пытаясь найти их источник.

Склеп был пережитком старого дворцового кладбища, отрезанным от остальной территории дворца строительными лесами астрономической башни. Большинство ученых даже не знали о нем, в отличие от библиотекарей, которые пользовались им, чтобы сократить путь от хранилища к читальным залам внизу башни. Туда Лазло и направлялся, неся охапку манускриптов, как вдруг услышал голос и звуки шлепков или ударов. Бух. Бух.

Был и еще один едва различимый звук. Юноша подумал, что его издавало животное, и, выглянув из-за угла мавзолея, увидел руку, поднимающуюся и опускающуюся для стабильных жестоких ударов. В ней был зажат хлыст, и все сразу встало по местам, но Лазло все равно подумал, что били животное, поскольку человек просто не мог издавать тихие, трусливые, скулящие всхлипы.

Его наполнила пламенная ярость, словно кто-то чиркнул спичкой. Лазло набрал побольше воздуха, чтобы закричать.

И задержал его.

Неподалеку горела тусклая лампа, и в ту секунду, как его голос приготовился выдать единственное слово, Лазло увидел картину целиком.

Изогнутая спина. Сидящий на коленях мальчик. Свет от сферы на золотых волосах. И герцог Ваальский, избивающий своего сына, словно какое-то животное.

«Прекратите!» – чуть было не крикнул Лазло. Слово обжигало его изнутри, как если бы он набрал полный рот огня.

– Безмозглый! – Хлобысть! – Тупой! – Хлобысть! – Апатичный! – Хлобысть! – Жалкий!

Экзекуция все не заканчивалась, и Лазло вздрагивал от каждого удара, его злость подавляло гнетущее замешательство. Когда у него появилось время осмыслить увиденное, ярость загорелась вновь, даже жарче, чем прежде. Но столкнувшись лицом к лицу с таким зрелищем, чувство смятения превозмогло гнев. Лазло и сам был хорошо знаком с подобного рода наказаниями. У него до сих пор оставались светлые шрамы от порки, исполосовывавшие его ноги. Порой его запирали в склепе на ночь в компании одних лишь черепов мертвых монахов. А сколько раз его называли глупым или никчемным – уже и не упомнишь! Но то был он. Лазло никому не принадлежал и не имел ничего своего. Он даже представить не мог, что Тион Ниро подвергается подобному обращению и словам. Юноша случайно наткнулся на жестокое наказание, которое опровергало все, что он знал о Золотом крестнике и его зачарованной жизни, и при виде того, как другого мальчика унижают, что-то внутри него сломалось.

Они не были друзьями. Об этом и речи быть не могло. Ниро аристократ, а Лазло практически никто. Но он много раз выполнял для Тиона исследовательские работы, а однажды, на раннем этапе, когда он обнаружил редкий металлургический трактат, который мог заинтересовать Ниро, тот даже сказал «Спасибо».

Звучит как пустяк – или того хуже: может показаться, что он благодарил Лазло лишь раз за все эти годы. Но Лазло знал, что таких мальчиков, как Тион, с детства учили только отдавать приказы, и когда тот оторвал взгляд от трактата и произнес с серьезностью и искренностью это простое слово «Спасибо», – юноша засветился от гордости.

Теперь его «Прекратите!» обжигало язык; он хотел закричать, но молчал. Лазло словно прирос к земле, прижавшись к прохладной стене мшистого мавзолея, боясь даже пошевелиться. Хлыст вяло повис в воздухе. Тион держался за голову, спрятав лицо. Он не издавал ни звука, но Лазло видел, как дрожат его плечи.

– Вставай! – прорычал герцог.

Тион поднялся, и Лазло наконец его рассмотрел. Лицо мокрое и красное, золотые волосы прилипли ко лбу влажными от слез прядями. Он выглядел гораздо моложе своих шестнадцати лет.

– Ты хоть представляешь, сколько она потратила на твою лабораторию?! – требовательно спросил герцог. – Стеклодувы из самой Амайи. Печь, построенная по твоим чертежам. Дымовая труба – наивысшая точка города. И чем ты отплатил за эту доброту? Заметками? Измерениями?

– Алхимия и состоит из заметок и измерений, – возразил Тион. Его голос был сдавлен от слез, но не лишен непокорства. – Нужно узнать свойства металлов, прежде чем надеяться изменить их структуру.

Герцог презрительно покачал головой:

– Магистр Лузинай был прав. У тебя действительно душа кузнеца. Алхимия – это золото, понял? Теперь золото – твоя жизнь. Если, конечно, ты сможешь его создать – в противном случае тебе вообще повезет выжить. Тебе все ясно?

Тион отпрянул, изумившись подобной угрозе:

– Отец, прошу тебя! Прошел всего год…

– Всего год?! – Герцог сухо рассмеялся. – Знаешь, что может произойти за год? Дома могут пасть. Королевства могут пасть. Пока ты сидишь в своей лаборатории, изучая свойства металла!