Мечта о Просвещении - [13]
Несмотря на препоны со стороны представителей церкви и образования, с которыми столкнулись книги Декарта в XVII в., ученым нравились его неожиданные повороты. Физические теории Декарта владели умами до начала следующего века, пока их не сменили теории Ньютона. В 1660-е гг. и сам Ньютон был более или менее ортодоксальным картезианцем. Иногда говорят, что его более поздние работы были бы немыслимы без заданной Декартом отправной точки в ниспровержении аристотелевской системы и замене ее «механистической». Картезианская революция продолжала двигать науку вперед во многих областях, от астрономии до физиологии, а консервативные университетские профессора нервно посматривали на нее из-за кулис.
Между тем собственно философские идеи Декарта тоже прокладывали себе дорогу, порой такими способами, которые удивили бы его самого. Политические реформаторы утверждали, что применяют его метод систематических сомнений и следуют принципу «ясных и отчетливых идей», чтобы избавиться от предрассудков и опровергнуть доводы против идеалов, в которые они верили. Одним из таких идеалов в 1670-е гг. были права женщин, хотя, как и все политические темы, самого Декарта они, по-видимому, не волновали. Его больше интересовала природа знаний, нежели социальные последствия просвещения. Скорее, ему по нраву пришелся бы популярный трактат под названием «Логика, или искусство мыслить», написанный под влиянием взглядов Декарта на природу сознания и опубликованный в 1662 г. Книга начиналась с заявления, запечатлевшего суть декартовских работ «Рассуждение» и «Размышления»: «Так как мы способны познавать внешние предметы только через посредство имеющихся у нас идей, размышления над нашими идеями составляют, быть может, самое важное в логике, ибо на этом зиждется все остальное»[67].
«Логика», написанная Арно в соавторстве с другим философом-богословом Пьером Николем, стала важнейшим трактатом на эту тему со времен Аристотеля и сохраняла свое влияние до конца XIX в. Книга, задуманная как исчерпывающее руководство по искусству рассуждения, поддерживала наиболее характерные взгляды Декарта на познание. Она признавала, что уверенность в чем-либо зависит от интеллектуального самонаблюдения. Она признавала, что такое самонаблюдение раскрывает различные очевидные истины, например «Я мыслю, следовательно, существую». И, наконец, она признавала, что основные факты относительно духовной и физической реальности можно обнаружить в таких истинах. Книга поддерживала Декартово пренебрежение чувственным опытом и похвалу разуму, опираясь на принцип Декартовых «ясных и отчетливых идей» и вторя его мнению, что разум изучен лучше тела и остального физического мира.
Мальбранш разделял эти картезианские воззрения, но расширил богословское измерение. В «Разысканиях истины», опубликованных в 1674−1675 гг., он подчеркивал, что объединение души и тела было несчастливым супружеством между божественной искрой разума и порочным царством материи. «Дóлжно непрестанно противоборствовать воздействию тела на дух»[68], — писал он, поскольку самое жалкое состояние духа, какое только можно себе представить, — это состояние человека, судящего обо всем лишь согласно своим чувствам, следующего во всем побуждениям своих страстей, замечающего лишь то, что он чувствует, и любящего лишь то, что льстит ему; в этом состоянии он бесконечно далек от истины и своего блага. Но, когда человек судит о вещах лишь сообразно чистым идеям разума, когда он тщательно избегает неясного, но громкого голоса твари и, углубляясь в самого себя, заставляет умолкнуть свои чувства и страсти и внимает своему высшему Учителю, — тогда ему невозможно впасть в заблуждение[69].
Мальбранш исподволь приправлял философию Декарта значительно большей дозой религиозности, чем сам Декарт счел бы возможным переварить. В своих рассказах об убогости телесной жизни Мальбранш вернулся к орфическим элементам в платонизме (см. The Dream of Reason, с. 25–28), которые сам Декарт в значительной степени перерос. И Мальбранш почти отождествлял разум с Богом, этим «высшим Учителем», чего Декарт никогда не делал. Вторя святому Августину, Мальбранш писал о рациональном самопознании так, как если бы оно заключалось в выслушивании божьего шепота в наших ушах, «потому что внимание духа есть не что иное, как возвращение и обращение духа к Богу, Который один есть наш Учитель и один может наставить нас на всякую истину»[70].
Во вселенной Мальбранша Бог делал и большее. Мальбранш считал, что Бог значительно теснее вовлечен в физический мир, чем когда-либо мог допустить Декарт. Каждое событие, утверждал Мальбранш, действительно вызвано им: «…есть только одна истинная причина, ибо есть только один истинный Бог»
