Мечта империи - [54]

Макрин взглянул на Элия как на заклятого врага, но тут же вновь приклеил к губам льстивую улыбку и заговорил о другом:

— Скажу по секрету, у меня замечательная ванная комната! У самого императора нет такой роскошной ванной. Краны исключительно серебряные, лучшие трубы из пластмассы. Вы слышали, надеюсь, что стальные трубы признаны вредными вслед за свинцовыми? У меня есть версия, что деградация Великого Рима на грани Первого тысячелетия произошла именно из-за свинцовых труб водопровода. Ибо свинец дурно влияет на организма человека, и на умственные способности в особенности. Об этом писал еще Витрувий.

Из атрия они прошли в раздевалку домашних бань. На скамьях разбросана женская одежда, но Макрин сделал вид, что не заметил ее, и провел гостей во фригидарий[37]. В бассейне с прохладной водой купались две юные красавицы. И еще одна, также совершенно нагая, вытирала волосы льняной простыней. Две красотки, что были в воде, подняв тучу брызг, выскочили наружу и, похватав халаты из махрового хлопка, кинулись вон. Третья же купальщица осталась совершенно невозмутимой. Она даже не потрудилась накинуть на свои роскошные плечи простынь, а продолжала тщательно высушивать вьющиеся золотистые пряди.

Данная сцена нисколько не смутила Макрина. Он самодовольно хмыкнул и сообщил:

— Аррия, моя обожаемая дочурка. А это мои гости — сенатор Элий и знаменитый гладиатор Вер.

— О, какая честь, — с улыбкой отвечала Аррия. — Сенатор-и гладиатор. Или почти что два гладиатора.

— Это она так шутит, — хихикнул Макрин.

— В таком случае ее тело гораздо прекраснее ее шуток, — заметил Вер.

Аррия наконец смутилась. Она взмахнула белым льняным полотнищем и целомудренно закуталась с головы до ног.

— Твои гости отвратительны, — сообщила она отцу и гордо удалилась.

Элий заметил, что Вер проводил ее взглядом до самых дверей.

— Юная кошечка тебе понравилась? Только не говори, что твой гладиаторский меч остался совершенно неподвижен.

— Так же, как и твой, — огрызнулся Вер.

— Ошибаешься. После сегодняшней ночи меня бы не могла возбудить даже сама Елена Прекрасная.

Пизон поднимался рано. Быть может, он поднимался первым во всем городе Риме. И потому никто не обратил внимания, как дверь роскошного особняка отворилась, и на улицу, погруженную в предрассветную дрему, выбрался человек в грубом плаще простолюдина. Человек шагал твердо, не боялся, что за ним могут следить. Впрочем, в этот час за человеком в темном плаще никто и не следил. Он беспрепятственно миновал четыре квартала и нырнул в темный, заросший плющом двор. Открытая каменная лестница вела на третий этаж. Деревянные перила сгнили и держались только благодаря плющу, который теперь являлся ловчей сетью для разваливающихся перил. Пизон отпер почерневшую дверь с крошечным решетчатым оконцем и вошел.

Квартирка, в которой он оказался, состояла из двух каморок, заваленных всяким хламом. На кровати, укрывшись драной простыней, спал молодой человек с черными вьющимися волосами. Даже сейчас лицо его не выглядело безмятежным или спокойным. Лукаво изогнутые губы ухмылялись, будто во сне он потешался над целым миром.

Пизон откинул капюшон своего плаща и довольно бесцеремонно пихнул спящего в бок. Юноша проснулся и тут же выхватил из-под подушки обоюдоострый нож, предназначенный отнюдь не для резки хлеба. Гость предусмотрительно отскочил от ложа.

— А, это ты, папаня, — ухмыльнулся молодой человек и сунул нож обратно под подушку. — Тебе не спится, как всегда.

— Удалось достать его, Бенит? — Пизон уселся на колченогий стул, который подозрительно заскрипел под его тяжестью.

— Разумеется.

Молодой человек спустил с кровати ноги. Он сидел, покачивая ногами и шевеля пальцами. Пальцы У него на ногах были необыкновенно гибкие и шевелились гораздо проворнее, чем у других пальцы рук.

— Так давай его сюда, — потребовал Пизон.

— А ты знаешь, я играл на органе, особенно хорошо — ногами. И мне за это платили неплохо, — сказал Бенит, глядя куда-то в пустоту.

Пальцы на его ногах двигались так, будто нажимали на клавиши.

— Ты достал резец?..

— Мне хорошо платили, когда я играл на органе… — пальцы вытворяли что-то невероятное.

Пизон вытащил из-под плаща увесистый мешочек и швырнул его на колени Бениту.

— Вот плата. Как уговорено.

— Неужели у нас был какой-то уговор, папаша?

— Был, — Пизон посмотрел на Бенита почти с ненавистью.

— Ах да, я тоже что-то припоминаю. Но я передумал. Запросил слишком мало.

Хочу больше. Совсем капельку. Чуть-чуть. Хочу, чтобы ты меня усыновил. Мне не нравится мое имя. К тому же именно ты обрюхатил мою мамушку, когда ей исполнилось четырнадцать. А потом удрал, и ей пришлось выйти замуж за маляра-пьянчужку. Его всегда рвало, когда он напивался. Б-р-р… Когда я затирал за старым уродом лужицы рвоты, я мечтал сделаться богатым сыном банкира. Усынови меня, папаша! И ты не прогадаешь. Во-первых, у тебя нет других детей. Вернее, других ты не стал разыскивать. А того ублюдка, что родила Марция, ты совершенно правильно придушил.

— Он родился мертвым, — сиплым голосом сообщил Пизон. — И в этом виновата эта шлюха. И этот подонок Элий, продавший ей клеймо.