Мечта для нас - [59]

– Идем, – скомандовал он и уверенно зашагал по коридору.

Я послушно двинулась следом. Мы вышли на улицу, и Кромвель подвел меня к черному пикапу марки «Форд».

– Твоя машина? – Я погладила глянцевый бампер. – Красивая.

– Ага.

– И ты вот так взял и купил ее? – Он кивнул. – Наверное, автомобиль обошелся тебе недешево, – заметила я, когда мы выезжали с территории кампуса.

На левой щеке Кромвеля появилась ямочка – прежде я и не подозревала о ее существовании. Мне с трудом удалось сдержать улыбку.

– Я неплохо зарабатываю, – уклончиво ответил юноша.

– Своей музыкой?

– Я же не бесплатно выступаю, Фаррадей.

Я знала, что Кромвель самый популярный диджей в Европе на сегодняшний день, а может, и в Соединенных Штатах – чем черт не шутит, – но раньше особо об этом не задумывалась. Я забыла, что он – Кромвель Дин, восходящая звезда мира электронной танцевальной музыки.

А узнав, какие шедевры способен создавать Кромвель, когда дело касалось классической музыки, я и вовсе перестала думать о том, что он диджей.

На этой неделе Кромвель каждый день обедал вместе с нами. Он сидел рядом со мной всякий раз, когда расписание наших занятий совпадало. И каждый раз почти ничего не говорил, так что я не знала, что и думать.

Вот и сейчас я понятия не имела, как расценивать его неожиданное приглашение.

– Итак, может, хотя бы намекнешь, куда мы едем?

Кромвель покачал головой:

– Потерпи, скоро сама увидишь.

Не удержавшись, я рассмеялась:

– Ты сегодня не пошел ни в бар, ни в Амбар? Разве твои многочисленные фанаты – под фанатами я подразумеваю девушек – не будут без тебя скучать?

– Уверен, они как-нибудь переживут, – сухо ответил Кромвель.

Моя улыбка стала еще шире.

Кромвель вырулил на широкую магистраль. Я нахмурилась, гадая, куда же мы все-таки едем.

– Можно включить радио?

Кромвель кивнул. Нажав кнопку, я не удивилась, услышав быстрые темпы, пульсирующие крещендо и бьющие по ушам хлопки. Электронная танцевальная музыка. Я вздохнула.

– Полагаю, мне не стоит высказывать недовольство? Твоя машина – твоя территория?

– Что ты имеешь против электронной танцевальной музыки? – спросил Кромвель. Он поглядывал то на меня, то на дорогу.

– Ничего, правда. Просто не понимаю, как ты мог предпочесть ее всем прочим жанрам.

– Тебе же нравится фолк.

– Мне нравится фолк, который исполняют при помощи неэлектронных инструментов. Я пишу музыку и тексты песен.

– Я создаю ритмы и темп. – Он выкрутил руль, и машина свернула. – Вот один из моих последних миксов. – Он посмотрел на меня. – Закрой глаза. Я подняла брови. – Просто закрой глаза, Фаррадей. – Я сделала, как он просил. – Послушай брейкдаун, вслушайся. Поймай ритм, улови, как на нем держится вся песня. Попробуй различить слои. Пойми, как с каждым звуком меняется темп, как слои накладываются друг на друга, пока их не станет пять-шесть – и все они звучат, точно единое целое.

Я вся обратилась в слух и мало-помалу выделила один слой за другим, уловила композицию каждого. Мои плечи невольно подрагивали в такт музыке, я почувствовала, что улыбаюсь. Наконец я мысленно наложила слои друг на друга, и они вновь слились в единое целое.

– Я слышу, – проговорила я так тихо, что не знала, понял ли меня Кромвель сквозь звуки музыки. Я открыла глаза, Кромвель сделал тише, и я вздохнула, признавая поражение. – Я услышала.

Кромвель покосился на меня:

– По-моему, ты музыкальный сноб, Фаррадей.

– Что?

Он кивнул.

– Классика, фолк, кантри и все такое прочее – все, что угодно, лишь бы не электронная танцевальная музыка. – Он покачал головой. – Ты просто сноб.

Не знаю почему, но когда тебя называют снобом с таким сильным английским акцентом, это звучит вдвойне обидно.

– Вовсе нет. Я… я…

– Ты – что? – подхватил юноша, и по его голосу я поняла, что он улыбается.

– Порой я просто терпеть тебя не могу, – заявила я, полностью осознавая, что веду себя, как двухлетний ребенок.

– Знаю, – согласился Кромвель, но, судя по веселому тону, ни капельки мне не верил. И действительно, если раньше Кромвель Дин вызывал во мне лишь стойкую неприязнь, то теперь начинал столь же сильно нравиться. Нет, неправда: он уже мне нравился.

И это меня ужасало.

Кромвель вырулил на дорогу, которая вела к городскому музею, и вскоре остановился на почти пустой парковке. Я озадаченно посмотрела на него и заметила:

– Думаю, музей закрыт.

Кромвель вышел из машины, открыл мне дверь и протянул руку.

– Выходи.

Я оперлась на его широкую ладонь, отчаянно надеясь, что моя собственная не дрожит. Я ждала, что, после того как я выйду из машины, он отпустит мою руку, и ошиблась. Крепко держа меня за руку, он повел меня ко входу в музей. Я изо всех сил пыталась поспевать за ним, но не смогла. Кромвель остановился.

– Все в порядке? Ты хромаешь.

– Подвернула лодыжку, – пояснила я, чувствуя, как эта ложь обжигает мне язык.

– Идти сможешь?

Правда заключалась в том, что переставлять ноги становилось все труднее и труднее, но отступить я никак не могла.

Я твердо решила бороться.

– Идти могу, только медленно.

Кромвель медленно шагал рядом со мной.

– Может, все же намекнешь, что мы делаем в музее в столь поздний час? – Я потянула юношу за руку. – Ты ведь не собираешься туда вломиться, правда?