Мечта для нас - [107]

У Кромвеля раздувались ноздри, он отказывался на меня смотреть. Я приподняла руку и коснулась его щеки, вынуждая повернуть голову и взглянуть на меня.

– Не нужно, – жалобно прошептал он. В его глазах заблестели слезы. – Я не могу… не могу потерять еще и тебя.

Я закусила губу, чтобы не разрыдаться.

– Ты… ты меня не потеряешь. – Я коснулась его груди, там, где сердце. – Я останусь здесь. Ведь твой отец тоже здесь.

Теперь я в это верила. Верила, что если человек настолько связан с тобой, он никогда не уходит навсегда.

На лице юноши появилось странное выражение, он уткнулся лицом мне в шею. Я почувствовала, как по щекам текут слезы, поэтому обняла Кромвеля за плечи и притянула ближе. Я смотрела на синтезатор и скрипку, твердо зная: Кромвель создаст музыку, которая изменит мир. Это так же верно, как то, что каждый день восходит солнце. Как жаль, что я не смогу услышать ее, не смогу наблюдать, как мой любимый выступает в переполненных концертных залах. Не смогу увидеть, как он кланяется со сцены, а слушатели рукоплещут ему стоя.

Когда Кромвель поднял голову, я прошептала:

– Пообещай мне… Присмотри за Истоном.

Кромвель кивнул. Глаза у него были красные, щеки розовели. С моих плеч будто упал тяжкий груз, о существовании которого я даже не подозревала.

– И пообещай, что продолжишь сочинять музыку. – Кромвель улыбнулся. – Смотри, не потеряй свою страсть еще раз.

– Ты же мне ее вернула.

Его слова были для меня как райская музыка. Я улыбнулась и увидела в глазах Кромвеля любовь.

– Моя сумка… – Он озадаченно сдвинул брови. – Тетрадь… в моей сумке.

Кромвель нашел тетрадь и хотел было протянуть ее мне, но я не взяла.

– Для тебя.

Он посмотрел на меня еще более озадаченно. Я жестом предложила ему снова лечь, и юноша повиновался.

– Мои слова… – проговорила я.

Тут его лицо озарилось пониманием.

– Твои песни?

Я кивнула:

– Самая последняя.

Кромвель открыл тетрадь и стал перелистывать, пробегая глазами по записям. В этой тетради заключались мои мечты, мысли и желания. Я наблюдала за ним, понимая, что могла бы смотреть на него вечно, и это занятие никогда бы мне не наскучило.

Когда он добрался до последней страницы, я поняла это по его лицу. Я смотрела, как он сначала читает, а потом просматривает ноты. Он ничего не сказал, но его блестящие глаза рассказали мне больше любых слов.

– Для… нас, – пояснила я и поцеловала тыльную сторону его ладони. Кромвель наблюдал за мной так пристально, словно боялся пропустить малейшее движение. Впитывал каждый жест, ловил каждое слово. Я указала на свою старую гитару.

– Я хотела спеть тебе эту песню сама… но не успела.

Сейчас я больше всего жалела именно об этом: как жаль, что я не написала эту песню немного раньше. Клара мне помогла. Она записывала слова, и я показала ей, как зарисовать ноты.

Мне хотелось спеть Кромвелю эту песню, когда мне станет лучше. Теперь же… по крайней мере, он ее прочтет.

Он провел пальцами по странице, словно в руках у него была подлинная нотная запись симфонии № 5 Бетховена.

– Ты же можешь представить любую музыку, – сказала я, указывая на тетрадь. Вообще-то ноты в песне были простые – ничего выдающегося, – лишь мои слова и аккорды, заставлявшие меня думать о Кромвеле.

– «Мечта для нас», – прочитал он название.

– Да…

Кромвель встал с кровати и потянулся к моей гитаре. У меня екнуло сердце, когда он принес ее к кровати и сел. Мою тетрадь он положил на тумбочку и взялся за гриф инструмента.

На миг я затаила дыхание в ожидании. Когда он начал играть, я поняла: его исполнение берет меня за душу, как это происходило всегда. Кромвель играл как никто другой.

Но я никак не ожидала услышать его голос, не думала, что слова моей песни зазвучат в исполнении такого чистого, пусть и немного хрипловатого голоса. Я старалась дышать, но красота его голоса так захватила меня, что получалось с трудом. Я смотрела на этого покрытого татуировками и пирсингом юношу и гадала: почему именно мне так повезло. За свою жизнь я загадала немало желаний, но Кромвель стал той мечтой, о воплощении которой я и не помышляла. Моя самая драгоценная мечта.

Душа моя страдала, замерзая, не чувствуя дыхания весны,

Но, молнией сверкнув в холодном небе черно-синем,

В застывший мир моей души ворвался ты.

Не пел ты серенады под балконом,

И под покровом ночи ты баллады не слагал.

Хватило только ноты, лишь простой, но звонкой ноты,

Чтоб мрачный занавес тревог с души моей упал.

Минуты утекают, как песок сквозь пальцы,

И время на исходе, только твердо знаю я:

Дыхание зимы не властно надо мною,

Пока в сердцах у нас живет мечта моя.

С тобой хочу всю жизнь прожить

И каждым мигом дорожить.

Пусть будет музыкой твоей

Наполнен каждый новый день.

Вот такая вот мечта для тебя и для меня.

Вот такая вот мечта для тебя и для меня.

Я слушала, и слова песни обволакивали меня теплой волной. Эти слова – он и я. Это мы. Я слушала, как Кромвель играет – он не взял ни одной неверной ноты, а его выразительный голос заставлял слова песни играть новыми красками.

Я слушала, и голос Кромвеля Дина, того мальчика, которого я видела много лет назад на зернистой видеозаписи, проникал мне в душу. Музыка стихла. Я дождалась, когда Кромвель посмотрит на меня, и сказала: