Мечи свою молнию даже в смерть - [143]

– Понял.

– Транслятор, выдвигайся на полкилометра, сканируй влияние. Как понял?

– Понял.

Медный не сразу сообразил, что эти режущие, твердые слова говорит нежная кокетка Камилла. Ох, Бог ты мой! Та самая рыжая красавица, которую он в глубине души иногда считал кривлякой, легкомысленной девчонкой, несмотря на все ее достоинства.

Девичий голос Камиллы, обычно нежно-воркующий, звучал хрипловато, с ощутимой сталью. Кто-то из черных пополз вперед – кажется, долговязый Иван. Антенна-Транслятор.

– Танк, уходи с Блэк Дэс с правого фланга. Блэк Дэс, берешь на себя пилота. И механические объекты. Геотермальная атака. Нам надо стащить его с полосы вправо или влево. Работайте по повороту переднего шасси! Попробуй с рулями!

– Поняла.

Камилла еще отдавала какие-то команды, но Медный плохо понимал, что делать ему, и ждал своей очереди. Тем не менее, его позывной – Будда! – в их эфире так и не прозвучал.

* * *

В это время в лесу, уже шумящем под утренним ветерком, Алексей внезапно вскинул голову и проговорил тихо:

– Черт! Я же должен был это знать!

Все обернулись к нему, но молодой человек всматривался в горизонт и вдруг, захлебываясь, торопясь, обратился к Заратустрову:

– Алексангрич! Надо выяснить, во сколько на аммиачном дают плановые выбросы газа!

Не ответив ничего, полковник молча схватил рацию:

– Егоров! Срочно узнай…

На часах было 07:43.

Алексей втолковывал почему-то именно Майе, которая сидела, растерянно улыбаясь:

– Вот смотри… вот! ОСАЕИ. Осайя, Осеий… Я думал, что мне это напоминает?! Это же Исида, только прочтенная не в египетской транскрипции, а в древнехалдейской! Исида – богиня, которая изображалась в виде воздушного змея, когда… когда она возвращала Осирису ДЫХАНИЕ. Это означает ветер, черт подери!

– О, Господи! – тихо пробормотала побледневшая Альмах.

Гранаты рвались уже по всему аэродрому. Люди в черных костюмах, в поблескивающих шлемах-горшочках бежали к ВПП короткими перебежками, выставив вперед свои «электродрели». Они то исчезали, пропадая в дыму, который, впрочем, быстро рассеивался, то выскакивали и залегали. А рев турбин «Боинга» стал надсадным и перешел в свист.

– В казармах, похоже, все спят, – хмуро сообщил полковник. – Дай Бог, чтобы это было просто снотворное… а не отрава. Что ж, тут все с одного котла питаются.

Резко затрещала рация, полковник схватил ее, выслушал и произнес:

– Плановый выброс – в семь сорок пять… И что?

В этот момент о крышу фургона что-то мягко стукнуло, будто бросили комок сырой глины. Потом еще… Алексей метнулся наружу и вернулся в фургон с мертвой сорокой. Коготки у птицы были скрючены. Казалось, она окоченела уже в полете.

– В алхимии падающая птица, – подавленно произнес Алексей, – знак твердеющей кристаллизации, не способной к дальнейшим превращениям… – и, не закончив, он обернулся к проему выхода.

На траву изредка шлепались мертвые тела воробьев, голубей, грузно валились жирные сороки. Пернатые комки катились в папоротник, как гнилая картоха. Из трубы аммиачного завода теперь густо валил пар, как будто невидимый кондитер выдавливал на синий торт неба белый крем; хлопья его не таяли, а неподвижно густели, размазывались над трубой.

Рация ожила:

– Фобос – Гераклу! Люди лежат, Фобос… нас прижало… Фобос, как слышите?!

Голос кричал уже в истерике. Заратустров, не говоря ни слова, обхватил свое покрасневшее лицо пятерней и сжал. Рация бесновалась.

– Фобос, ответьте! ЛЕЖАТ! Активная защита сверху… мы не пробиваем… экранируется…

– Все, – глухо проговорил полковник. – Пусть лежат.

Серая птица, замершая на ВПП, срывающая ветром турбин клочья травы с боков полосы, медленно начала движение. Стала разгоняться, поползла все быстрее и быстрее.

Часы неумолимо выдали цифры: 07:50.

Атака захлебнулась. Бойцы спецуправления еще могли бы охватить взлетку полукольцом и подобраться к самому фюзеляжу, но неведомая сила действительно прижала их к земле: кто-то стонал, пытаясь сорвать с себя шлем, кто-то силился встать и, шатаясь, брел вперед, но падал.

Полковник сорвал со стола рацию с главным каналом, да так, что свалил на пол и карту, и карандаши.

– Геракл, отводи людей! Немедленная чистка ауры, всем! – заорал он в эту коробочку, хотя нужды повышать голос не было, и яростно переключил канал. – Фобос вызывает Команду! Приказываю: ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ сдерните его! ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, слышите?!

Что ответил ему звонкий девичий голос, никто не услышал, – начались помехи. Экраны двух компьютеров с пульсирующими линиями развертки аэропорта, размещенные в углу фургона, всхлипнули и погасли. Нарастал треск, запахло тлеющей изоляцией – приторно-сладким. Ритмично падали птицы. Майя в ужасе прижалась к Алексею, спрятала голову у него на груди.

Полковник оглядел присутствующих и вдруг жалобным голосом сказал:

– Есть у кого-нибудь сигаретка, товарищи?

* * *

…Медный уже понимал, что эта махина с большими цифрами на фюзеляже несется прямо на них. В наушниках стоял дикий скрежет. Камилла, лежащая рядом, неожиданно подвинулась к нему и накрыла своим телом. Это было неожиданное ощущение: их костюмы настолько соответствовали фигурам и были настолько тонки, что Медный чувствовал каждый миллиметр ее молодого гибкого тела – от бедер до груди. Она лежала на нем, прижавшись плотно, обвив бедра своими тонкими, ногами, которыми он всегда любовался… пригибая голову к земле, закрывая тонкими руками в черных перчатках, и что-то, видимо, кричала в рацию, стараясь пробиться через шум помех.