Мечи против колдовства - [20]

Их единственными союзниками в этом крайне тяжелом восхождении были жаркое солнце, подбадривающее своим сиянием и смягчающее все возрастающий холод неподвижного разреженного воздуха, а также трудность и изменчивость самого подъема, которые, по крайней мере, не оставляли времени думать о пустоте вокруг них и под ними – в последнем случае расстояние было гораздо большим, чем где бы то ни было на Обелиске. Холодная Пустошь казалась иным миром, парящим в пространстве совершенно независимо от Звездной Пристани.

Один раз приятели заставили себя немного поесть и несколько раз пили мелкими глотками воду. И один раз у Мышелова начался приступ горной болезни, окончившийся только тогда, когда он совсем изнемог от позывов к рвоте.

Единственное происшествие во время подъема, не связанное с безумной особой Звездной Пристани, случилось тогда, когда друзья обходили пятую по счету каменную пробку. Они двигались медленно, словно два больших слизня; Мышелов на сей раз впереди, неся Хриссу, а Фафхрд поднимался почти вплотную за ними. В этом месте Северная Коса сужалась настолько, что по ту сторону снежного потока был виден горб Северной Стены.

Путники услышали жужжание, непохожее на то, которое издавали падающие камни. Затем оно повторилось, на этот раз ближе, и окончилось резким щелчком. Когда Фафхрд выбрался на вершину пробки и оказался под прикрытием стен, в его мешке торчала стрела со смертоносным зазубренным наконечником.

Мышелов осторожно высунулся и посмотрел в северном направлении, при этом третья стрела прожужжала совсем рядом с его головой, и Фафхрд, который держал его за щиколотки, быстро втянул Мышелова обратно.

– Это был Кранарх, вне всякого сомнения; я видел, как он спускал свой лук, – сообщил Мышелов. – Гнарфи не видно, но один из их новых приятелей, одетых в коричневый мех, притаился позади Кранарха, на том же самом уступе. Я не смог разглядеть его лицо, но это весьма дородный коротконогий парень.

– Они опережают нас, – проворчал Фафхрд.

– А еще они не стесняются совмещать скалолазание с убийством, – заметил Мышелов, обламывая оперение стрелы, торчащей из мешка Фафхрда, и выдергивая древко. – О, приятель, я боюсь, что твой спальный плащ продырявлен в шестнадцати местах. И тот пузырек с мазью из сосновой смолы – он тоже пробит насквозь. Ах, какой чудесный запах!

– Я начинаю думать, что эти двое из Иллик-Винга играют не по правилам, – заявил Фафхрд. – Так что…. вставай и пошли!

Путники устали, как собаки, даже кошка Хрисса, а солнце уже стояло всего на ширину десяти пальцев (на конце вытянутой руки) над плоским горизонтом Пустоши, и что-то в воздухе сделало Светило белым, как серебро, так что оно больше уже не посылало тепло сражаться с холодом. Но уступы Гнезд были уже совсем близко, и можно было надеяться, что на них найдется лучшее место для лагеря, чем в камине.

Поэтому, хотя каждая мышца Мышелова и Хриссы протестовала, они подчинились команде Фафхрда.

На полдороге к Гнездам начался снегопад; мелкие, похожие на пыль, снежинки, как и прошлой ночью, падали отвесно вниз, но более густо.

Бесшумный снегопад создавал впечатление безмятежности и безопасности, которое было как нельзя более обманчивым, поскольку снег скрывал камнепады, которые все еще срывались вниз по камину, словно артиллерия Бога Случая.

В пяти ярдах от вершины камень размером с кулак задел скользящим ударом правое плечо Фафхрда так, что его здоровая рука онемела и безвольно повисла, но то небольшое расстояние, которое еще оставалось, было таким легким для подъема, что Северянин смог преодолеть его с помощью ботинок и вздувшейся, почти ни к чему не пригодной, левой руки.

Он осторожно выглянул через верх камина, но Коса здесь снова расширилась, так что Северная Стена была не видна. Первый уступ тоже был благословенно широким и так сильно прикрыт выступом скалы, что на его внутреннюю часть не попадал даже снег, не говоря уже о камнях. Фафхрд с новым пылом забрался наверх, за ним последовали Мышелов и Хрисса.

Но в тот момент, когда они свалились наземь, чтобы отдохнуть у задней стенки карниза, и Мышелов, извиваясь, выбрался из лямок своего тяжелого мешка и отвязал от запястья скалолазный шест – потому что даже он превратился в мучительно тяжелую ношу – путники услышали в воздухе привычный уже шелестящий звук, и огромный плоский силуэт медленно скользнул вниз, сквозь обрисовывающий его посеребренный солнцем снег. Он поравнялся с уступом и на этот раз не пролетел мимо, но остановился и завис, словно гигантская манта, обнюхивающая берег моря; а на снегу у края уступа появилось десять узких отпечатков, вдоль которых виднелись следы присосок, словно туда вцепились десять коротких щупалец.

Со спины этого чудовищного невидимки поднялся другой, так же обрисованный снегом. Он был поменьше, ростом и размером с человека. На высоте, примерно там, где у фигуры находилась грудь, была единственная видимая вещь: тонкий меч с темно-серым клинком и серебристой рукоятью, направленный прямо в сердце Мышелова.

Внезапно меч метнулся вперед – почти так же быстро, как если бы его бросили, – следом за ним, с той же стремительностью, рванулся человекообразный вихрь, верхняя часть которого издавала теперь резкий хохот.