Меченый Маршал - [55]

Если верить словам умирающего, то сей Лонгиний, чьим отдаленным потомком был сеньор Солари, был тем самым легионером, который своим копьем пресек мучения Спасителя на кресте.

Лонгиний поклонялся языческому богу Митре, которого многие легионеры Рима долго путали с Христом, ибо легенда о Митре утверждает, что тот умер и вновь воскрес, подобно Спасителю.

Через много лет, как раз тогда, когда Лонгиний утвердился в своем поместье, кесарь Нерон Агенобарб начал по всей империи преследовать первых христиан. Поэтому Лонгиний сохранил в тайне, что когда он стоял на посту, охраняя место казни, распятый заговорил с ним. Лонгиний пожалел несчастного проповедника и, желая отвлечь того от мучений, стал вести с ним разговор о вере.

Кроме всего прочего, Спаситель признал, что культ Митры не так уж и отличается от его учения, разве что разрешает жертвоприношения. Но тут ничего не поделать, ведь Митра покровитель солдат. В конце концов, он, перед тем как впасть в беспамятство, попросил Лонгиния совершить последнюю жертву в своей жизни, и прервать его мучения на кресте, если они станут невыносимыми.

Последний обращенный Спасителем, Лонгиний, прознал, что в империи повсеместно начали появляться общины последователей Иисуса. Возвратившись по завершении службы в Рим, он не решился вступать в связь с сектой, которую там основали отрекшийся от своего учителя Кифа, самочинно присвоивший себе прозвище Петр, и обращенный гонитель христиан, римский гражданин Савл из Тарса. То, что они проповедовали, было совсем не тем, что Лонгиний услышал от Спасителя в его последние часы.

Вот такое предание Лонгиний перед самой смертью поведал своему сыну, взяв с того клятву, что он также будет хранить его в тайне. Как залог правдивости всего рассказанного, Лонгиний передал своему наследнику гвоздь, который, по его словам, удерживал правое запястье распятого во время казни.

Епископ лангобардской столицы, Павии, прознав о предании рода Солари был ошеломлен, но сохранил благоразумие и не предал сию легенду огласке. Понимая, что в его руках находится тайна, которая дает его диоцезу особые права, и позволяет оспаривать «честь» у Рима с Константинополем, он, будучи человеком тщеславным, вступил в сговор с потомками почившего сеньора Солари и лангобардским правящим домом, герцогами Туринскими.

Епископ принял в дар от дома Солари священный гвоздь, и приказал выковать из него тонкий обруч, который по распоряжению короля был укреплен на короне лангобардов. С тех пор она носит имя Железной короны лангобардских королей.

Монарх, который впервые возложил ее на свою голову, отошел от мерзостного арианства, и стал сторонником римской церкви. Он поклялся перед епископом, что род Солари за свой бесценный дар вечно будет пользоваться покровительством его, и его потомков, и его глава не обязан давать королям присягу. Епископ Павии выступил залогом этой клятвы.

С тех пор имение Солари стало считаться аллодиальным владением, имеющим полный иммунитет. Его сеньор имел собственный рынок и суд, не давал вассальную присягу, не нес военную службу, а также был освобожден от королевских податей и церковной десятины.

Но пришло время, и земли лангобардов завоевал франкский император Карл Великий. Он захватил италийское королевство, сместил лангобардскую знать, и вместо германских герцогств разделил государство по франкскому обычаю на графства. Поместье Солари при этом потеряло независимость, и стало одним из фьефов Милана, хотя согласно обычаю, продолжало жить по Римскому праву.

Но до наших дней, каждый Каролинг, а затем и каждый император Священной римской империи, после элекции в Кельне, следуя для помазания в Рим, непременно прибывает в Павию, где возлагает на себя Железную корону лангобардских королей с даром Лонгиния. И без сего обряда власть его в италийских землях не признается здешними родами, как римскими, так и лангобардскими.

Записи о даре Лонгиния хранились в скриптории кафедрального собора Павии, а после ее разрушения были перенесены в цистерианский монастырь в городе Асти, что построен его светлостью маркграфом Рейнерием де Монферрат, где и сохраняются в тайне.

Сей список сделан с соизволения архиепископа Миланского, по просьбе Великого Магистра ордена Храма, и передан Командору Ордена Храма в Ломбардии, брату Бароцци и Приору Мореи брату де Фо из рук в руки. Да хранит их Господь!

Въехав во двор замка, Дмитрий сразу же почуял неладное. Дворовая челядь вся куда-то пропала, а на входе в дом ему в ноги кинулся рыдающий Ставрос.

— Что? — поняв, за время его отсутствия случилось нечто ужасное, спросил Дмитрий.

— Сир барон, — голос Ставроса был на удивление низок, и дрожал, — роды прошли неудачно, приготовьтесь к самому наихудшему.

Отшвырнув управляющего в сторону, Дмитрий ринулся в спальню Анны. Одним ударом сапога он вышиб засов, и оказался в комнате, полной суетящихся людей. В центре всей этой суеты, на большом столе лежала бледная, словно мраморная статуя, Анна. И если бы Дмитрий не был солдатом и не встречался со смертью так часто за последние пятнадцать лет, то он бы подумал, что она спит.