Меченый Маршал - [20]

Поняв, что несколько увлекся, Ставрос истово перекрестился и смачно сплюнул, обозначив свое отношение к столь отвратительному для доброго христианина подозрению.

В следующий момент Ставрос несся к ближайшему дереву, где на приставленной к стволу лестнице трудилась с корзиной за плечами молодая гречанка. Игнорируя довольно соблазнительные загорелые икры, толстячок несколько раз дернул ее за юбку, и, добившись внимания, начал что-то втолковывать. Его объяснения сопровождались бурной жестикуляцией и воплями. По всей вероятности неугомонный управляющий решил явить своему хозяину еще один наглядный урок по борьбе с нерадивыми крестьянами — класть, бездельница, а не швырять в корзину!

Дмитрий, которого изрядно забавляли картинки мирной жизни, позвал Ставроса. Он справедливо рассудил, что девушка, которая, как и все жители окрестных деревень, занималась сбором оливок с раннего детства, не нуждается в бесценных указаниях управляющего, который, похоже, в пылу рачительного отношения к оливкам хозяина, был готов орать на нее до самого заката.

Они продолжили путь и, по распоряжению Дмитрия, заехали в давильню, которая располагалась на окраине деревни. Маслобойка внутри напоминала водяную мельницу. Тяжелый жернов, который приводили в движение три дюжих работника, измельчал черные ягоды в коричневую кашу. Далее ее пересыпали с помощью больших деревянных лопат в квадратный каменный чан с отверстиями на дне, и придавливали тяжелым гнетом. Выдавленная масса собиралась в большие глиняные горшки, где ее отстаивали тридцать-сорок дней, чтобы осадить воду и кусочки мякоти. Полученное масло аккуратно сливали в большие широкогорлые амфоры.

Масло первого отжима шло для приготовления пищи, умащения тела и заживления ран. Мало того, в богатых домах его заправляли в светильники, а святые отцы использовали как основу для изготовления мира, которым помазывали на царство королей и императоров, а также применяли при крещении, рукоположении, конфирмации и соборовании.

Следующее помещение было сплошь уставлено заполненными до краев и запечатанными амфорами, которые готовились к отправке. Отсюда их на телегах перевозили на пристань и грузили на суда. Широкий проход посредине вел куда-то в глубину.

— А что там у нас, Ставрос? — скорее для порядку спросил Дмитрий.

Реакция управляющего оказалось совершенно неожиданной. Толстячок замялся, сбился со своего уверенного тона и, бегая взглядом по стенам, как-то неуверенно произнес:

— Да ничего особенного, господин, так, еще кое-какой инвентарь.

Сразу же почуяв неладное, Дмитрий движением руки отстранил Ставроса, который пытался перекрыть ему дорогу, и прошел вперед.

За складом, как выяснилось, располагался стена к стене еще один большой амбар. В одном конце его бурлили два медных котла с коконами, а в другом находилась какая-то невероятная машина, вся состоящая из кожаных ремней и деревянных колес. Машину приводил в движение флегматичный ослик, который под надзором мальчишки трусил по утрамбованному кругу, увлекая за собой деревянную балку. Это громоздкое устройство приводило в действие три станка, на которых девушки-мотальщицы накручивали шелковую нить.

Тяжелая рука в кожаной перчатке обрушилась на ухо управляющего, и тот с громким воплем отлетел к стене. Дмитрий, пребывая в ярости, отправил ему вслед ведро, полное оливковых отжимок.

— А знаешь ли ты, вражье племя, — прорычал он разъяренно, — что шелковое пряжение без соизволения его высочества герцога, нашего сюзерена, является нарушением вассальной присяги!

— Сир господин рыцарь, ваша светлость, — захныкал в ответ Ставрос. Встать он пока побоялся, и ограничился лишь тем, что сел, привалившись спиной к стене и прижимая рукой увеличивающееся на глазах ярко-красное ухо, — я, конечно, знаю, что мы должны все собранные коконы их высочеству на мануфактуры отвозить, да ведь мой благодетель, господин кастелян, дай ему бог здоровья и ласковую жену вместо той мегеры, которую даже герцогский палач боится, забирает за намотку десятину, за покраску четверть, и мало того, норовит не нить обратно вернуть, а сам генуэзцам все продать, и деньгами рассчитаться. А какие при этом они там с консулом цены устанавливают, сие одному только Господу нашему Иисусу Христу ведомо, да и то вряд ли, уж слишком они, консул и кастелян, хорошо умеют расчеты сводить. Вот и получаем мы, ваше сиятельство, дай бог половину того, что нам за наши труды праведные, богоугодные, причитается. А замок, ваше величество, — толстячок со страху не мелочился в титулах, — между прочим, в копеечку обходится. Да и доспехи ваши, и ваших доблестных воинов стоят столько, что говорить страшно. Да и свадьба ведь, ваше императорское величество, не за горами!

— Даже если я прикажу повесить тебя на воротах замка, или использовать как мишень для лучников, это не уменьшит моей вины, — снова прорычал Дмитрий, и попытался пнуть ловко увертывающегося Ставроса ногой, — ведь перед господином герцогом за все, что происходит в моем лене, отвечаю я, и только я! Если бы даже герцог Ги и посмотрел на это сквозь пальцы по отношению ко мне, в чем я, зная его нрав, сомневаюсь, то какой пример мы подадим остальным вассалам? Долго ли продержится герцогство Афинское, если каждый будет наживаться на казне и нарушать законы по своему усмотрению?