Меч войны - [150]

По слова Мохана Даза, армия Морари Рао была уже в Карнатике. Она состояла из четырёх тысяч всадников и наблюдала за ходом осады Аркота с глубоким интересом.

   — Боже мой, почему ты не сказал мне об этом?

Мохан Даз склонил голову в своей обычной раздражающей манере. От него попахивало гашишем.

   — О, сахиб, они не придут сюда.

   — Почему нет?

Скаут с красными глазами мечтательно смотрел поверх его головы.

   — Потому что они следят за Югом. Регент Майсура, говорят, хорошо управляет своими солдатами, сахиб. Он достаёт серебро для моего господина.

   — Майсур — страна индусов, она не подчиняется Моголам.

   — Верно.

   — Я хочу сказать, что регент не имеет большой любви к Мухаммеду Али. Почему же он посылает ему серебро?

   — Ему нравится смотреть, как дерутся два тигра, — ответил Мохан Даз.

Хэйден понимающе кивнул.

   — Ему нужно, чтобы они дрались подольше... «Это возможно, — думал он. — Маратхи не проявляют преданности ни к одному из могольских правителей. Если они стараются, выиграть от стычки, их можно склонить на нашу сторону — за подходящую плату».

   — Ты думаешь, Морари Рао положил глаз на майсурское серебро?

   — Кто может сказать, сахиб?

Он склонился над своим импровизированным столом и набросал несколько страниц, затем вновь вызвал скаута, спавшего в углу:

   — Сможешь ли ты доставить это письмо к Морари Рао?

Мохан Даз склонил голову, улыбаясь своей изводящей улыбкой.

   — Сахиб, вы лучше спросите, бывают ли у собак блохи?

Аркали подставила руки под каменный жёлоб, направляя прохладную воду на свою шею и спину. Её служанка ожидала с готовностью поблизости, пока её госпожа освежала себя большой океанской губкой. Аркали взглянула на служанку, и глаза девушки метнулись в сторону, избегая контакта.

С тех пор как она начала проводить столько времени с господином, оставаясь неопределённо долго каждый раз, никто не смел говорить с ней, никто не хотел даже быть застигнутым на разглядывании её. Лишь одна женщина смела встретить её взгляд. Единственная жена набоба: Ясмин.

Она соскользнула в купальню, нырнула под воду и, испытав приятный момент свободы, медленно выплыла на поверхность.

«Это их вина, — думала Аркали. — Отца, привёзшего меня сюда; Хэйдена, отвергнувшего мою любовь; капитана Клайва, домогавшегося моей любви; губернатора, оставившего меня. Чего они могли ожидать после всего этого? Пускай все они провалятся в ад. От моей прежней жизни ничего не осталось».

Она вспомнила, как впервые вошла в покои Мухаммеда. При этом ожог смущения от своей собственной глупости высушил дыхание в её горле. «Я знаю, почему думала так тогда, — размышляла он. — Я представляла, что он будет таким, как тот португальский солдат, пьяный, безумный от похоти, желающий разорвать меня. Как могла я быть такой глупой?»

Она приложила ладони к лицу, снимая огонь со щёк, затем провела руками по волосам, сбрасывая с них воду.

Аркали ощутила покалывание по всей коже, заставившее затрепетать её всем телом. И что это было за наслаждение! До сих пор она не испытывала ничего подобного. Это невозможно было описать; лучше любой еды, любого напитка, любого занятия. Как будто все радости мира слились в одном.

Она вспомнила то отрешённое состояние разума, ощущая, как отголосок её последнего оргазма всё ещё звучит в ней. Тот жар и жажда всё ещё не покидали её плоти, даже после охлаждающей воды. А может, это — пробуждающееся в ней желание новой встречи? Скоро Мухаммед позовёт её вновь, и они опять будут возлежать вместе, в пятый раз сегодня, и это вновь будет раем.

Она подумала о яде, булавке с бабочкой и усмехнулась. Когда Аркали в первый раз увидела Мухаммеда, одиноко сидящего на подушках, с глазами, полными тихой печали, она забыла о своих средствах спасения.

Она нашла набоба обаятельным: тёмный цвет его лица, чёрные, смазанные маслом волосы и подстриженная бородка, всё это было привычным образом людоеда, но его выдавали глаза. Без этих глаз его привычный вид ужаснул бы её, показавшись опасным и жестоким.

«Он смотрел на меня, — думала она, — с таким совершенно заброшенным видом, взглядом потерянной души. Затем он непроизвольно отбросил голову назад, и я поняла, что это движение было симптомом боли, таящейся внутри него. Я уже знала тогда, что смогу исцелить его. Наверное, я была единственной женщиной во всём мире, которая могла сделать это. И уж конечно единственной женщиной в стенах Тричинополи.

Я видела, что его жена, которую он когда-то безнадёжно любил, отвергла его — точно так же, как Хэйден отверг меня. Вот почему я могла понять боль, которая заставляет мужчину отбрасывать назад голову дважды в минуту».

Аркали подплыла к. ступеням и вышла из купальни. Обсушив себя полотенцем, она облачилась в лёгкие панталоны и чоли, а затем увидела Ясмин.

Аркали отвела взгляд, инстинктивно стремясь скрыть свои чувства. Она знала, что Ясмин, после смерти матери Мухаммеда, была теперь самой влиятельной женщиной в зенане. Было бы неразумно продолжать их ссору. Теперь отделаться от Ясмин было не так легко.

   — Вы покраснели, — сказала хозяйка зенаны.

Аркали не почувствовала какого-либо коварства в этом замечании. Она заметила краем глаза, что служанка оставила их.