Меч войны, или Осужденные - [12]

– Лара, где вождь? Там что-то такое делается, надо бы ему глянуть.

– Дай мне.

Саглара перехватила амулет, вгляделась. Вскочила:

– Ты прав, идем! – Объяснила на бегу: – Решают, что делать. Одни честного боя хотят, другие, умные, понимают, что нас здесь честно не взять…

Вождь, поглядев, с девушкой согласился. Объяснил принцу:

– Им на нас верхами идти – смерть верная, отобьемся. Коней бросить, так драться – позор. Обложить и ждать, пока сами сдадимся, как у вас на севере водится – того хуже. Остается хитростью брать. Только слыхал я, что Тенгир хитрецов не жалует. – Волк оскалился в злой усмешке. – Оставишь мне пока эту штуку, северянин?

– Конечно. – Лерка, прикрыв глаза ладонью, вглядывался в гущу врагов. – Что это они там, дерутся?!

– Видно, кто-то отступить предложил, – кивнул вождь. – Одним умным трусом меньше.

А умный трус, вспомнил Валерий степное присловье, опасней десятка честных храбрецов.

Впрочем, остальные тоже вряд ли были честными храбрецами: покружив вокруг холмов, ордынский отряд оттянулся за пределы видимости.

– Думают: мы решим, что они ушли, – выплюнул вождь. С помощью Леркиного амулета можно было разглядеть сторожащих вдали всадников.

Степняки остались на холме, только скот и коней отогнали на ручей. Ночью разведчики Волков кружили в окрестностях, охраняли лагерь от внезапного нападения; переливчатый вой то и дело вырывал Валерия из тревожного, неглубокого сна.

Следующие четыре дня изменений не принесли. Странная осада выматывала людей, но оба вождя держали своих крепко. Тенгирову прихвостню первому надоест ждать, говорили они. Сопляк побоится уйти с позором, с пустыми руками. Тенгир глуп, что ставит таких командовать.

Так и вышло. Утром пятого дня к подножию холма примчался всадник, и за его спиной маячили Тенгировы сотни. Ордынец горячил коня, кричал громко, чтобы слышали свои и чужие:

– Дерись или сдавайся! Ты засел там, как суслик в норе, ты трус, не мужчина!

– Моя земля, – разнесся над степью зычный ответ, – где хочу, там сижу. Тебе надо – ты дерись. Боишься?

Еще лет сто-двести назад, подумал вдруг Лерка, Волкам и в голову бы не пришло отказаться от конной сшибки, как бы ни были неравны силы. И понимание, что полягут все, их бы не остановило. Соседство ли пограничных крепостей изменило взгляды степняков на войну, помощь ли северян – но такая вот глухая оборона ордынцам явно непривычна. Неужели решатся атаковать?!

Решились.

Недолгий обстрел, как и в прошлый раз, не нанес вреда. Похоже, ордынцы хотели всего лишь заставить врага вжаться в землю: уже через несколько минут к холму покатилась черно-рыжая волна сабельников. Строя не держат, криво усмехнулся Лерка, на глотку брать привыкли. Защелкали тетивы обороняющихся; первые выстрелы, слишком слабые, чтобы пробить ватные куртки ордынцев, степняки метили по лошадям, и вал наступающих вспенился бьющимися конями и раздавленными всадниками. В ровной степи это не слишком задержало бы атаку, но крутой склон не давал разогнаться, а каждый упавший конь ой как мешал тем, кто сзади. Лерка вскочил: настало время бить прицельно, и он посылал стрелу за стрелой в шеи коням, в лица всадникам; руки делали привычную работу, время остановилось, в мире остались только хлопки тетивы о грубую кожу перчатки, дикий визг коней, крики умирающих и чей-то смех вперемешку с руганью. И только одна мысль: если они сейчас отступят – мы победили.

Они не отступили. Потеряв едва не половину, ордынцы достигли вершины холма и схлестнулись со степняками лицо в лицо. Засвистели кривые сабли, наконец-то увидев цель. Лерка бросил бесполезный теперь лук и потянул из ножен палаш. Заметил рядом Владко. Белополец поймал взгляд своего принца, кивнул: порядок, мол. У его ног скалила клыки молодая волчица. Саглара осталась в человечьем обличье; в руке девушка сжимала легкую саблю. Они стояли второй линией, за принявшими первый натиск всадниками. Но от линий очень быстро остались только рваные клочья.

– За спиной держись, – успел сказать невесте Лерка, и началась рубка.

В бою думать некогда: думают руки, думает тело, в голове же пусто и звонко. Ты кричишь или враг, твоя или вражеская кровь брызжет в лицо и впитывается в куртку, твой или вражеский клинок взвизгивает, силясь сдержать удар? Какая разница! Куча, свалка, беспорядочная толпа – и вот это называется звонким словом «бой»?! Солнечные амулеты в косах – чужой, совиные перья или серебряные бляшки с оскаленной волчьей мордой – свой. Чужих бить, своих прикрывать. Намертво заученные красивые приемы – не к месту. Машешь тяжелым клинком как придется, грубо, грязно – зацепить врага, и ладно. Крики, ржание, рычание, лязг, визг – грохотом прибоя на скалах, но сквозь прибой слышно, как бормочет ругательства Владко, как тяжело дышит Саглара… как смеется в лицо ордынец… как плачет растоптанный копытами волчонок… а солнце жарит и жарит, хотя давно, кажется, пора быть вечеру. Или так всегда бывает, что время стоит на месте, пока все не закончится? Лерка не знал: в его жизни это был первый настоящий, всерьез, бой.

3. Дмитрий, князь Белопольский

Волна наступающей Орды обтекла крепость и покатилась в степь, и было это хорошо и плохо одновременно. Хорошо – потому что белопольский полк беспрепятственно возник под стенами крепости, где ждала своего часа приемная половинка наговора переноса для королевских войск. Плохо – потому что у короля со степняками договор, и, раз ордынцы пренебрегли защищенной крепостными стенами добычей, придется выводить войско в степь. Рисковать ударом в спину…