Меч в терновом венце - [11]

Шрифт
Интервал

Был тверд загар казачьих лиц,
Как воды медленного Дона,
Текла простая жизнь станиц.
Весну встречали в поле, сея,
Скотину выгнав из базов.
Под Пасху ждали иерея
К лампадам темных образов.
Косили в зной, возили кони
Снопы на шумное гумно,
Желтей червонца на попоне
Лежало новое зерно.
Зимой же спали. Песни пели.
Деды, хваля минувший век,
Хлебали взвар и с хлебом ели
Арбузный мед, густой нардек.
7
Не к жизни бранной и беспечной
Взывал, спокойствием маня,
Средь вишняка дымок кизечный
Над мирным кровом куреня.
Страны померкнул образ древний.
Средь электрических зарниц
Никто не отличал деревни
От вольных некогда станиц.
Покоем грезили левады,
И стал казак с былым не схож,
Неся на чубе лоск помады,
Под скрип резиновых калош.
8
Февраль принес с собой начало.
Ты знал и ждал теперь конца.
Хмельная Русь себя венчала
Без Мономахова венца.
Тебе ль стоять на Диком поле,
Когда средь вздыбленных огней
Воскресший Разин вновь на воле
Сзовет испытанных друзей?
Ты знал — с тобой одним расплата
За тишь романовского дня.
Теперь не вскочит пылкий Платов,
Тебя спасая, на коня.
9
Давно оплеванным призывом
Серели мокрые листки,
С тоской кричали и надрывом
Внизу вокзальные свистки.
В тумане сумрачно темнели
Бульваров мокрых тополя,
А партизаны шли и пели:
«Увидим стены мы Кремля».
Гудели пушки недалёко,
И за грехи своих отцов
Шли дети к смерти одиноко,
И впереди них — Чернецов.
10
Кружились вихри снеговые
Над свежей глиною могил.
Знал Каледин, кого впервые
Он на кладбище проводил.
Мела метель. Покорно ждали
Неотвратимого конца,
Но эти дни зачаровали
Снегами юные сердца.
И стало тесно и немило
В глухих родительских домах.
Когда свой знак нашил Корнилов
На партизанских рукавах.
11
Зарю казачьего рассвета
Вещал речами мудро Круг,
Цвело надеждой это лето,
И тополей кружился пух.
Несли к собору из музея
Знамена, стяги, бунчуки,
И, дикой местью пламенея,
Восстав, дралися казаки.
А там, где раньше были дачи,
Полков младых ковалась крепь.
Блестел собор с горы иначе —
Иной теперь вставала степь.
12
И над дворцом зареял гордо,
Плеща по ветру, новый флаг.
Звучало радостно и твердо
И «danke schön», и «guten Tag».
Открылись снова магазины,
Забыв недавнее давно,
В подвалах налили грузины
Гостям кавказское вино.
И всё собою увенчала
Герба трехвековая сень,
Где был казак нагой сначала,
Потом — с стрелой в боку олень.
13
О, эти дни кровавых оргий! —
Ты для себя сам стал чужим.
Побед минутные восторги
Летели прочь, как легкий дым.
И был уверен ты заранее —
Не властны в эти дни вожди,
И пламя буйное восстаний
Зальют осенние дожди.
14
Но вновь за мертвенной зимою,
В последний раз хмельна, красна,
Играла полою водою
Твоя последняя весна.
Молниеносные победы
Благословлял весенний дух,
И расцветали вновь обеды,
Молебны и речистый Круг.
15
Британцы, танки и французы…
Как дань восторгов и похвал
Надели английские блузы
И гимназист, и генерал.
Кто не был бодр, кто не был весел,
Когда на карте за стеклом
Осваг победный шнур повесил
Между Одессой и Орлом?
И все надежды были правы —
На север мчались поезда.
Была тускла средь белой славы
Пятиконечная звезда.
16
Как был прекрасен и возвышен
Высокий строй газетных слов!
Казалось всем, что был уж слышен
Кремлевский звон колоколов.
Блестели радостные взоры;
Под громы дальних канонад,
Как порох, вспыхивали споры —
Кому в Москве принять парад,
Кто устранит теперь препоны,
Когда еще повсюду мгла, —
Орел двуглавый без короны
Или корона без орла?
17
Дымилась Русь, горели сёла,
Пылали скирды и стога,
И я в те дни с тоской веселой
Топтал бегущего врага,
Скача в рядах казачьей славы,
Дыша простором диких лет.
Нас озарял забытой славы,
Казачьей славы пьяный свет.
И сердце всё запоминало,
Легко рубил казал с плеча,
И кровь на шашке засыхала
Зловещим светом сургуча.
18
Тамбов. Орел. Познал обмана
Ты весь чарующий расцвет,
Когда смерч древнего бурана
Сметал следы имперских лет.
И над могилою столетий
Сплелися дикою гульбой
Измена, подвиги и плети,
И честь, и слезы, и разбой.
19
Колокола могильно пели.
В домах прощались. Во дворе
Венок плели, кружась, метели
Тебе, мой город, на горе.
Теперь один снесешь ты муки
Под сень соборного креста.
Я помню, помню день разлуки
В канун Рождения Христа.
И не забуду звон унылый
Среди снегов декабрьских вьюг
И бешеный галоп кобылы,
Меня бросающей на юг.

«На солнце, в мартовских садах…»

На солнце, в мартовских садах,
Еще сырых и обнаженных,
Сидят на постланных коврах
Принарядившиеся жены.
Последний лед в реке идет,
И солнце греет плечи жарко;
Старшинским женам мед несет
Ясырка — пленная татарка.
Весь город ждет и жены ждут,
Когда с раската грянет пушка,
Но в ожиданье там и тут
Гуляет пенистая кружка.
А старики всё у реки
Глядят толпой на половодье —
Из-под Азова казаки
С добычей приплывут сегодня.
Моя река, мой край родной,
Моих прабабок эта сказка,
И этот ветер голубой
Средневекового Черкасска.

«Эти дни не могут повторяться…»

Эти дни не могут повторяться,
Юность не вернется никогда.
И туманнее и реже снятся
Нам чудесные, жестокие года.
С каждым годом меньше очевидцев
Этих страшных, легендарных дней.
Наше сердце приучилось биться
И спокойнее, и глуше, и ровней.
Что теперь мы можем и что смеем?
Полюбив спокойную страну,
Незаметно медленно стареем
В европейском ласковом плену.
И растет и ждет ли наша смена,

Еще от автора Арсений Иванович Несмелов
Стихотворения. Избранная проза

Имя Ивана Савина пользовалось огромной популярностью среди русских эмигрантов, покинувших Россию после революции и Гражданской войны. С потрясающей силой этот поэт и журналист, испытавший все ужасы братоубийственной бойни и умерший совсем молодым в Хельсинки, сумел передать трагедию своего поколения. Его очень ценили Бунин и Куприн, его стихи тысячи людей переписывали от руки. Материалы для книги были собраны во многих библиотеках и архивах России и Финляндии. Книга Ивана Савина будет интересна всем, кому дорога наша история и настоящая, пронзительная поэзия.Это, неполная, к сожалению, электронная версия книги Ивана Савина "Всех убиенных помяни, Россия..." (М.:Грифон, 2007)


Трилистник. Любовь сильнее смерти

«…Угол у синей, похожей на фантастический цветок лампады, отбит. По краям зазубренного стекла густой лентой течет свет – желтый, в синих бликах. Дрожащий язычок огня, тоненький такой, лижет пыльный угол комнаты, смуглой ртутью переливается в блестящей чашечке кровати, неяркой полосой бежит по столу.Мне нестерпимо, до боли захотелось написать вам, далекий, хороший мой друг. Ведь всегда, в эту странную, немножко грустную ночь, мы были вместе. Будем ли, милый?..».


Том 2. Повести и рассказы. Мемуары

Собрание сочинений крупнейшего поэта и прозаика русского Китая Арсения Несмелова (псевдоним Арсения Ивановича Митропольского; 1889–1945) издается впервые. Это не случайно происходит во Владивостоке: именно здесь в 1920–1924 гг. Несмелов выпустил три первых зрелых поэтических книги и именно отсюда в начале июня 1924 года ушел пешком через границу в Китай, где прожил более двадцати лет.Во второй том собрания сочинений вошла приблизительно половина прозаических сочинений Несмелова, выявленных на сегодняшний день, — рассказы, повести и мемуары о Владивостоке и переходе через китайскую границу.


Валаамские скиты

«Хорошо на скитах! Величественная дикость природы, отдаленный гул Ладоги, невозмутимое спокойствие огромных сосен, скалы, скалы, скалы… Далеко монастырь. Близко небо. Легко дышится здесь, и молиться легко… Много, очень много на Валааме пустынь и скитов, близких и далеких, древних и новопоставленных…».


Лимонадная будка

«Хорошо, Господи, что у всех есть свой язык, свой тихий баюкающий говор. И у камня есть, и у дерева, и у вон той былинки, что бесстрашно колышется над обрывом, над белыми кудрями волн. Даже пыль, золотым облаком встающая на детской площадке, у каменных столбиков ворот, говорит чуть слышно горячими, колющими губами. Надо только прислушаться, понять. Если к камню у купальни – толстущий такой камень, черный в жилках серых… – прилечь чутким ухом и погладить его по столетним морщинам, он сейчас же заурчит, закашляет пылью из глубоких трещин – спать мешают, вот публика ей-Богу!..».


Валаам – святой остров

«…Валаам – один из немногих уцелевших в смуте православных монастырей. Заброшенный в вековую глушь Финляндии, он оказался в стороне от большой дороги коммунистического Соловья-Разбойника. И глядишь на него с опаской: не призрак ли? И любишь его, как последний оплот некогда славных воинов молитвы и отречения…».


Рекомендуем почитать
Поэты пушкинской поры

В книгу включены программные произведения лучших поэтов XIX века. Издание подготовлено доктором филологических наук, профессором, заслуженным деятелем науки РФ В.И. Коровиным. Книга поможет читателю лучше узнать и полюбить произведения, которым посвящен подробный комментарий и о которых рассказано во вступительной статье.Издание предназначено для школьников, учителей, студентов и преподавателей педагогических вузов.


100 стихотворений о любви

Что такое любовь? Какая она бывает? Бывает ли? Этот сборник стихотворений о любви предлагает свои ответы! Сто самых трогательных произведений, сто жемчужин творчества от великих поэтов всех времен и народов.


Лирика 30-х годов

Во второй том серии «Русская советская лирика» вошли стихи, написанные русскими поэтами в период 1930–1940 гг.Предлагаемая читателю антология — по сути первое издание лирики 30-х годов XX века — несомненно, поможет опровергнуть скептические мнения о поэзии того периода. Включенные в том стихи — лишь небольшая часть творческого наследия поэтов довоенных лет.


Серебряный век русской поэзии

На рубеже XIX и XX веков русская поэзия пережила новый подъем, который впоследствии был назван ее Серебряным веком. За три десятилетия (а столько времени ему отпустила история) появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Это была эпоха творческой свободы и гениальных открытий. Блок, Брюсов, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Волошин, Маяковский, Есенин, Цветаева… Эти и другие поэты Серебряного века стали гордостью русской литературы и в то же время ее болью, потому что судьба большинства из них была трагичной, а произведения долгие годы замалчивались на родине.