Меч Роланда - [27]

– Эй, ты! Если ты так хорошо знаешь эту историю, почему бы тебе ее не докончить?!

Я в ужасе посмотрел на него. Правитель уставился на меня большими выцветшими глазами, и его рот сжался в злобную линию.

– Ну-ка, молодой человек, – проскрежетал он, – покажи, что можешь сделать это лучше.

Я почувствовал, что побледнел, а король не отрывал от меня сердитого взгляда. Я заметил, что все замолкли и смотрели на меня, ожидая реакции. Энгелер тихо цокнул языком. Он был рад моему унижению.

Возможно, на меня все больше действовало вино, но откуда-то я нашел в себе мужество встать на ноги и, не глядя на короля, пошел туда, где стоял бард с арфой в руке и выражением отвращения на лице.

Ироническим жестом он протянул мне арфу, но я отмахнулся. Я не был музыкантом. С ухмылкой мужчина отошел на несколько шагов и встал, скрестив руки, в ожидании, как я выставлю себя дураком перед публикой.

Я сделал несколько глубоких вдохов, как учил Бертвальд перед публичной речью, и обратился к королю:

– Мой господин, существовало пророчество, о котором знали все греки. Оно гласило, что если прекрасный юноша Троил доживет до зрелого возраста, то Троя не падет. По этой причине – прежде всего – Ахилл понимал, что ему нужно лишить жизни прекрасного юношу. Поэтому он затаился в священной роще, и когда туда пришел Троил со своими слугами, выскочил из засады.

Я увидел, что король успокоился. Он откинулся на своем сиденье и кивнул.

– Продолжай, – велел Карл.

Теперь вино определенно ударило мне в голову. Публика вокруг как будто размякла и расплылась. Я знал, что они здесь, слушают и ждут, но я был среди пустоты и смог заполнить ее своими словами.

– Ахилл набросился на Троила, – громко произнес я. – Он схватил его за длинные блестящие волосы и стащил с коня. И на священной земле обезглавил врага. Потом отрезал его части и повесил под мышку трупа, чтобы призрак Троила никогда не пришел преследовать его. – Я замолчал и облизнул сухие губы. Дух пьяного куража нес меня. – Изуродованное тело Троила отнесли обратно в город, и троянцы устроили великий плач. Они оплакивали утрату юного царевича, но больше всего вспоминали его обаяние и непревзойденную красоту. Все любили юношу, но никто так не горевал по нему, как Поликсена, троянская царевна. Она была высокого роста и прекрасней всех своих сестер. У нее были чарующие глаза, длинные волосы цвета спелой пшеницы и стройное тело. При взгляде на нее у мужчин таяло сердце.

Закончив последнюю фразу, я поклонился королю. Опуская голову, я намеренно позволил взгляду на мгновение задержаться на Берте. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

Когда я проходил мимо барда, тот послал мне полный ненависти взгляд. Шум разговоров возобновился, и когда я снова сел рядом с Хроудландом, у меня дрожали колени.

– Молодец, Одноглазый! – усмехнулся он, хлопнув по моей спине.

Слуги уже начали разливать следующее блюдо. Я взял ложку и попробовал отвратительную похлебку из курицы в шпинате и бобового отвара, щедро приправленного чесноком. Музыканты снова принялись играть, но слышно их было смутно. Навалилась усталость, опустив голову, я молча хлебал.

И вдруг ощутил в животе резкую боль, словно в кишки вонзили кинжал. К горлу подкатила желчь, оно сжалось, и я не мог вздохнуть. В голове зашумело, и красная пелена застила глаза. Я почувствовал, что падаю вперед, на стол, и все почернело.

Глава 8

Между зубов засунули что-то твердое, и в мое горло просочилась струйка жидкости. Я закашлялся и чуть не задохнулся. Не было сил поднять веки. Хуже было то, что сердце страшно колотилось в неровном ритме.

Откуда-то издалека донесся голос:

– Ты должен глотнуть.

Я знал говорившего, но был слишком ослаблен, чтобы вспомнить, кто это. И глотнул.

Наверное, прошло какое-то время, потому что когда я снова сумел открыть глаза, то увидел знакомое лицо Озрика. Он склонился с тонкой трубочкой в руке и снова вставил ее мне в рот со словами:

– Выпей, сколько сможешь.

Я послушно стал высасывать жидкость. У нее не было никакого вкуса, и во рту оставался липкий налет. В желудке горело, а кишки превратились в воду. Я чувствовал такую слабость, что не мог пошевелиться.

– Лежи тихо, – сказал раб.

Наверное, я уснул, потому что когда снова очнулся, уже была ночь. При свете одинокой свечи рядом сидел Озрик и снова дал выпить тягучей жидкости. Я лежал на каком-то ложе и обделался. От белья воняло. Я кое-как попытался сесть, но Озрик удержал меня рукой.

– Вот, разжуй, – сказал он и опустил мне в рот какой-то комочек, который рассыпался в пыль, когда я его раскусил.

Озрик поднес к губам чашку воды, я проглотил вязкое безвкусное вещество и снова провалился в черноту.

* * *

Проснувшись, я обнаружил, что меня обмыли, переодели в ночную рубашку и перенесли в маленькую просто обставленную комнату. Озрик ушел, но рядом на табурете сидел Алкуин с печальным лицом.

Через окно на побеленные стены падал дневной свет.

– Что это за место? – спросил я.

– Помещение в королевском доме, где курьеры отдыхают между поручениями.

– Что случилось?

– Тебя перенесли сюда, потому что на пиру ты потерял сознание. – Священник сложил руки на животе. – Возможно, дело в непривычной пище. Временами казалось, что ты умрешь. За тебя молились.