Меч полководца - [12]

Ткачи притихли, но не смирились. Хозяева фабрик держались осторожно — понимали, что малейшая несправедливость может вновь раздуть огонь — вовсе не погасший, лишь подернутый пеплом.

Беспокойно было во всей России. Бастовал рабочий Петербург. Поднимались на борьбу крестьяне. Начались волнения в армии, во флоте. И в октябре 1905 года испуганный царь издал манифест — обещал свободу слова, печати, собраний, неприкосновенность личности.

— Дождались! — радостно воскликнул Отец, прочитав царский манифест.

Иваново-Вознесенск праздновал свободу. Люди обнимались, поздравляли друг друга. Все громче раздавались голоса:

— К тюрьме! Освободим политических!

Демонстранты с красными флагами двинулись к тюрьме. Впереди шел Отец, рядом с ним Трифоныч. День был по-осеннему серый. Моросил мелкий колючий дождь.

На берегу Талки демонстрацию встретила орава молодцов с портретом царя в золоченой раме. Этих молодцов рабочие называли «черной сотней».

«Черная сотня» загородила дорогу. Поодаль торчали казаки на конях.

Отец обернулся к товарищам, раскинул руки, чтобы остановить демонстрантов.

— Я с ними поговорю. Ведь теперь свобода! Они поймут. — И сгорбленный старик с выбивающимися из-под картуза седыми волосами, опираясь на свой неизменный костыль, пошел к молодцам из «черной сотни».

Не дав Отцу даже слова сказать, они накинулись на пего, сбили с ног… Это было сигналом к расправе. «Черная сотня» и казаки напали на демонстрантов. Десятки людей остались лежать на сырой осенней земле.

Трифоныча товарищи увели силой.

— Никогда, никогда не прощу себе, что не уберег Отца! — повторял он.

Старого ткача похоронили на Талке, обернув голову красным знаменем. Прискакали казаки и разорили могилу. «Черная сотня» хозяйничала в городе. Врывались в дома, избивали всех, кто был известей еще со времени стачки.

Партийный комитет решил, что самым заметным вожакам надо немедленно скрыться. Но Трифоныч наотрез отказался уезжать. Не мог он отступиться от того, что обещал Отцу в первый день встречи. «Насовсем!» Это слово было теперь как клятва, которую дают, принимая знамя от скошенного пулей товарища.

В лесу за городом Трифоныч собрал дружинников.

— Хотите из окошечка смотреть, как избивают и убивают ваших товарищей? Тогда сдайте револьверы!

— Не для того брали, — обиделся Степа Каширин.

В город дружинники пошли группами, держась плотно, плечом к плечу. По улицам валялись черепки посуды, летел пух. Но молодцов из «черной сотни» как ветром сдуло. Храбры были против безоружных, а дружинников испугались.

* * *

Иваново-Вознесенск жил как в осаде. Только враг был не за стенами, а хозяйничал внутри города. По улицам разъезжали казачьи патрули, шагала пехота с полной боевой выкладкой.

Однажды Трифоныч возвращался ночью с конспиративного собрания. На пустынной дороге его задержал разъезд казаков, Обыскивали тогда всех подряд. И у Трифоныча тоже вывернули карманы. Нашли прокламации, шифрованное письмо.

Старший разъезда приказал молодому казаку:

— Доставишь в полицию.

Казак накинул на шею Трифонычу аркан:

— Теперь не убежишь.

Сначала казак ехал шагом, а потом, лихо свистнув, пустил коня вскачь. Трифоныч бежал за конем, обеими руками растягивая петлю, чтобы не задушила. На ухабе споткнулся, упал, и аркан поволок его по заледеневшей дорожной грязи.

Очнулся Трифоныч в участке. Полицейский и казак отливали его водой. Увидев, что арестованный поднял голову, один схватил нагайку, другой полено. Под их ударами Трифоныч опять потерял сознание.

Утром полицейский следователь допрашивал его, делая вид, что не замечает синяков и кровоподтеков.

— Имя? Звание?

Трифоныч ответил:

— Фрунзе, студент Петербургского политехнического института. Я арестован незаконно! Заявляю протест!

Дело показалось следователю мелким и неприятным. В участке явно перестарались. История с избиением студента может угодить в газеты — и тогда попадет от начальства. Конечно, у студента нашли в карманах прокламации и шифрованное письмо. Но он мелкая пташка. А сейчас надо искать Трифоныча.

Что же это вы, молодой человек… Заводите опасные знакомства… — снисходительно допытывался следователь. — С Трифонычем давно виделись?

Арестованный раздраженно пожал плечами. Если бы он сделал удивленное лицо, если бы спросил: «Кто такой Трифоныч?», была бы у следователя зацепка: «Что-то этот юнец знает!» А тут ничего.

— Вот что… — тянул следователь. — Из сочувствия к вашей молодости советовал бы немедленно покинуть Иваново-Вознесенск.

— Я и так здесь проездом, — отрывисто отвечал студент.

Огромных усилий стоил Михаилу этот разговор со следователем. Хотелось кричать, драться, стрелять в этих негодяев. А надо было быть спокойным. «Надо! Надо!» — повторял он себе.

— Чтобы через двадцать четыре часа вас не было в городе.

— Вызовите извозчика, вы же видите, мне вывернули ногу, я не могу идти…

Он с трудом доковылял до извозчика. Сначала к врачу. Тот осмотрел, сказал сочувственно:

— Повреждена коленная чашечка… Заживет ли? Не совсем. При быстрой ходьбе нога будет подворачиваться.

Хромота… Лишняя примета ни к чему подпольщику!

Оп поехал на вокзал. Билет до Казани, как и приказано господином следователем. Вон тот, с липкими глазами, что тащится за Михаилом от самого участка, сейчас проводит поезд и побежит докладывать господину следователю, что студент Фрунзе отбыл в Казань… Пусть докладывает!