Меч королей - [13]

— Я знал его еще мальчишкой.

— Он мне рассказывал... — священник запнулся. — Господин.

— Я и тогда ему не нравился, — продолжил я, — и осмелюсь предположить, так он меня и не полюбил.

— Бог учит нас прощать, — сообщил святоша горестным тоном, к которому некоторые христианские священники прибегают, когда вынуждены признавать неудобную правду.

— Ну, и где сейчас твой отец? — спросил я.

Он помолчал, но потом, должно быть, решил, что его ответ не раскроет никакой тайны.

— Мой отец служит Богу в винтанкестерской церкви. Как и дядя.

— Как я рад, что оба живы! — ответил я, хотя это было не совсем правдой, я терпеть не мог обоих. Близнецы-мерсийцы, похожие как две капли воды, были вместе со мной заложниками у данов. Цеолнот и Цеолберт, в отличие от меня, новой судьбы не приняли. Я смирился и полюбил данов, но близнецы были пламенными христианами, детьми епископа, их учили, что все язычники — порождение дьявола. После освобождения оба выучились на священников и стали страстными ненавистниками язычества. Судьба сложилась так, что наши с ними пути довольно часто пересекались, и они всегда презирали меня, обзывали врагом церкви и словами похуже, и в конце концов я отплатил за оскорбления, выбив большую часть зубов отцу Цеолберту. Цеолнот был вылитый отец, и я предположил, что беззубый Цеолберт назвал сына в честь брата. Он так и сделал.

— Так что же сын беззубого отца делает в водах Нортумбрии? — спросил я его.

— Божье дело, — вот всё, что он мне ответил.

— Пытать и убивать рыбаков? — уточнил я, и на этот вопрос у священника не нашлось ответа.

В плен мы взяли тех, кто командовал на захваченных кораблях, и на эту ночь они остались в пустой конюшне под охраной моих людей. Но отца Цеолнота и сражённого несчастьями Уистана я пригласил на трапезу в большой зал. Не на пир, большинство воинов гарнизона поели раньше, эта трапеза предназначалась лишь для тех, кто был с нами на кораблях.

Кроме служанок там присутствовала лишь одна женщина — моя жена Эдит, и я усадил отца Цеолнота слева от неё. Мне не нравился этот священник, но я оказал ему честь, достойную его сана, и немедленно пожалел об этом, едва он занял своё место на высокой скамье у стола. Он воздел руки к потемневшим от дыма балкам и начал молиться пронзительным громким голосом. Смелый поступок с его стороны, только смелость дурацкая. Он просил своего бога обрушить огненный дождь на эту «твердыню зла», разрушить её и уничтожить мерзость, укрывшуюся за её бастионами. Я позволил ему разглагольствовать с минуту, попросил замолчать, а когда он в ответ лишь повысил голос и принялся молить своего бога отправить нас прямиком в выгребную яму к дьяволу, я кликнул Берга:

— Оттащи богомольного ублюдка в свинарник, — приказал я, — и посади там на цепь. Пусть читает проповеди свиноматкам.

Берг поволок священника прочь из зала, а мои люди развеселились, даже христиане. Я заметил, что Уистан наблюдал за этим печально и молчаливо. Он меня заинтриговал. Его шлем и кольчуга, ставшие теперь моими, были хорошей работы, а значит, он знатного рода. И я чувствовал, что несмотря на всё безрассудство, он разумный молодой человек. Я сказал своей жене Эдит, указав на него:

— Как закончим, отведём его в часовню.

— В часовню? — удивилась она.

— Может быть, он хочет помолиться.

— Просто убей щенка, — усмехнулась Эдит.

— Я думаю, он заговорит, — ответил я.

Мы многое узнали от других пленных. Маленький флот из четырёх кораблей собрали в Восточной Англии, в Думноке, команды набрали из этого порта, с других восточноанглийских гаваней и из Уэссекса. В основном, из Уэссекса. Им хорошо заплатили и пообещали вознаграждение, если они сумеют меня убить. Флотом командовали, как мы выяснили, отец Цеолнот, этот юнец Уистан и западносаксонский воин по имени Эгберт. Я про этого Эгберта ни разу не слышал, хотя пленные утверждали, что он знаменитый воин. «Он большой человек, господин, — говорил мне один из пленных, — даже выше тебя! И лицо всё в шрамах!» Пленный содрогнулся, вспомнив свой страх.

— Он был на затонувшем корабле? — спросил я.

Мы не взяли в плен никого, подходящего под описание Эгберта, потому я решил, что он мёртв.

— Он был на Хелборне, господин, на маленьком корабле.

Хелборн значило «спасенное дитя», но кроме того, этим прозвищем называли себя христиане. Интересно, не носили ли все четыре корабля набожные имена? Я предполагал именно это, поскольку другой пленный, сжимая деревянный крест на груди, сказал, что отец Цеолнот обещал каждому, что им простятся все прегрешения и они попадут прямо в рай, если меня убьют.

— Почему же Эгберт был на маленьком корабле? — размышлял я вслух.

— Тот корабль был самый быстрый, господин, — пояснил первый пленник. — Другие ползают словно свиньи. Хелборн, может, и маленький, зато шустрый.

— Хочешь сказать, Хелборн мог удрать, если что? — язвительно заметил я, и пленные молча кивнули.

Я полагал, что от отца Цеолберта ничего не узнаю, Уистан же более чувствителен к доброте, а потому после ужина мы с Эдит повели юношу в часовню Беббанбурга, построенную на нижнем уступе скалы, возле пиршественного зала. Как и вся крепость, часовня была деревянной, но воины-христиане выложили пол из каменных плит и покрыли его циновками. Часовня была небольшой — шагов двадцать в длину и десять в ширину, без окон, с алтарем у восточной стены, низкими стульчиками и скамьей у западной стены. Три стены завешены от сквозняков кусками шерстяной ткани, на алтаре — хорошо отполированный серебряный крест и две большие, постоянно горящие свечи.