Меч Константина - [39]

Как будто он стремился бежать от одного ужаса к другому.

Его раздумья прервал Рихтер, который вошел в кабинет вместе с поляком в форме инженерных войск.

Рихтер отдал честь и, не говоря ни слова, указал поляку на коробку, которую тот держал под мышкой. Поставив ее на указанное место, инженер принялся ловко вытаскивать содержимое. Сначала он выложил остатки столового серебра, посланного для отливки серебряных пуль, затем снаряженные ими патроны и передал один из них фельдкоменданту. Пока фон Фенн изучал серебряную пулю, венчавшую гильзу, инженер спросил его:

– Зачем вам такие необычные боеприпасы, господин полковник?

Поставив патрон с серебряной пулей на стол, фельдкомендант хладнокровно произнес:

– На перепелок.

14

Таинственная, неестественно легкая тень пролетела по комнате, и Неманя почувствовал на своем плече руку Анны. Он вздрогнул всем телом, отгоняя видение, зажмурился, потом открыл глаза, чтобы взглядом охватить помещение, где он находился. Маленькая комнатка пропахла нищетой, плесенью и чем-то кисловатым вроде йода. На старой кровати спиной к нему лежал человек. Из-под застиранного серого солдатского одеяла торчала только голова с прядями совершенно седых волос.

– Grave ipsius conscientiae pondus[44], – произнес, не оборачиваясь, человек. Его голос доносился как будто издалека; он был надтреснутым, усталым и совершенно лишенным жизни.

– Ты последний из тех, кто имеет право цитировать Цицерона, – холодно произнес Неманя.

Человек на кровати начал поворачиваться; из-под одеяла показалась сначала его забинтованная ладонь, потом рукав белой рубахи, и только потом – искаженное мукой лицо.

Драгутина несколько задело равнодушие Немани. Обычно люди, увидев его, не скрывали жалости.

– Тебя не удивляет мое нынешнее состояние?

– Нет.

– Тебе не противно?

– Смотреть на тебя?

– Да.

– Многое другое в тебе вызывает у меня отвращение. А твой нынешний вид всего лишь следствие… Впрочем, ты сам знаешь чего.

– Грешной жизни? – Его губы растянулись в циничной улыбке, продемонстрировав обломки желтых зубов. Пара влажных глаз на том, что было когда-то лицом, уставилась на Неманю сквозь обмотанные вокруг головы бинты.

– Твоего образа жизни.

– И ты жил точно так же, припоминаешь? И все еще продолжаешь так жить. Как так получилось, что ты продолжаешь жить, а я уже стал наполовину трупом?

– Этот вопрос ты должен был задать самому Себе. Много лет тому назад.

– Мне не хватало времени для того, чтобы морализировать.

– Правильно. Ты слишком был занят добыванием денег.

Драгутин протянул левую руку к столику, на котором стоял стакан с водой. Он с усилием поднял его и поднес к губам. По тому, как он сделал глоток воды, было заметно, что даже это простейшее усилие причиняет ему ужасную боль.

– Ты всегда с легкостью осуждал других. Таким же суровым образом, как уже годами осуждаешь самого себя. Кстати, раз уж мы заговорили об этом: как Анна?

Нечто черное и холодное шевельнулось в глазах Немани. Стиснув зубы, он процедил:

– Ты прекрасно знаешь, как она…

– Да, знаю… – простонал Драгутин. – Но вопрос в другом: знают ли другие?

– Думаешь, это кого-то волнует?

– Конечно же нет, старый мой друг… Все умерли. Кроме тебя. И меня. Хотя не беспокойся на этот счет – мне недолго осталось.

– Разве? А я надеялся, что дольше помучаешься. Ты это заслужил.

– Да, ебать мою сучью матерь! – ядовито выругался Драгутин. – Сколько я денег спустил на докторов, хирургов, специалистов по кожным заболеваниям и медицинских шарлатанов… Я побывал даже у одной бабки в Сияринской Бане, чтобы она мне бальзам сделала. Отказалась! Не знаю почему… Хотя, честно говоря, знаю. Когда я понял, что со мной на самом деле происходит, было уже поздно. Моя сестра, ты ее видел… Дивная женщина! Пригласила попа Луку из Свято-Никольской церкви. Я его прогнал. Никогда не любил этих чернорясников. Он оставил мне вот этот требник[45]. Сказал – пригодится.

– А ты принципиальный человек и всегда таким был.

– Да. Но одними принципами не проживешь. А… Как оно там? От Тела и Крови Господа нашего…

Неманя ничего не сказал, а только продолжил холодно рассматривать хрупкую фигуру Драгутина, закутанную в одеяло. Там, где не было бинтов, просматривалась шелушащаяся, бледная нездоровая кожа.

– Это не болезнь, нет… Это наказание. Я бы лучше выглядел, если бы заразился проказой. – В голосе Драгутина звучала какая-то странная ирония. – Я слышал, ты не скрываешь от народа, что служишь офицером у Дражи Михаиловича. Похоже, тебя совсем не волнуют возможные последствия этой бравады. Здесь никто не знает, кто пьет, а кто платит за выпивку, в этом задроченном городе. Человек с твоим опытом наверняка представляет, как следует замаскироваться в толпе. Как говорят эти твои: low profile?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Понимаешь, да только вида не подаешь. А я вот совсем обосрался, мать твою за ногу. Похоже, завтра уже еловые доски обнюхивать буду. Скажи мне… Знает ли добрый генерал Михаилович, кто ты такой на самом деле?

– Этого никто не знает.

– Не сомневаюсь. Ты хорошо в свое время постарался. Да только послушай, что тебе скажет твой старый друг Драгутин: подставят нас британцы, когда мы меньше всего этого ожидать будем. Видишь ведь, как они нас красиво, по-товарищески бомбят. Вот это настоящие союзники! В первую войну они бросили нас подыхать от тифа и голода, а сейчас нам жизнь своими бомбами украшают… Чем меньше сербов в мире – тем меньше проблем.