Меч князя Буй-тура - [20]

И все это дерьмо, круто заваренное на социально-политической основе «нового демократического» государства, надо было «разгребать» милиции. Но, возясь с дерьмом, «булькая» в одном и том же «котле», и не испачкаться — не то, что трудно, невозможно! И милиция, особенно ее верхние, привилегированные слои, стала мараться да пачкаться. За ними, подражая и беря пример «со старших», потянулись и нижние со средними. Ибо милиция — это всего лишь социальный срез общества в целом. А у больного общества (а то, что общество больно, сомневаться не приходится) больна и его правоохранительная структура, его социальный срез.

Что и говорить, обмельчал народишко не телом (тело, особенно у молодежи даже укрепилось, значительно укрепилось — акселераты) — душой обмельчал, моралью, нравственностью, этикой и эстетикой. Весьма мелковат стал…

Впрочем, еще, как и во все времена на Руси, были люди, ценившие честь, достоинство, совесть. Были такие и среди врачей, и среди преподавательского состава детских садов, школ, средних и высших учебных заведений, и среди журналистского сообщества, и среди тех, кто трудился в сфере производства и обслуживания. Были такие и в милиции. И было их немало «на земле», то есть в самых низших звеньях МВД. Еще не до конца прогнила эта государственная структура…

Хоть Реутов и порывался посетить близлежащие социально-бытовые и промышленно-экономические объекты, но с походом по «окрестностям» пришлось повременить: надо было быстро разделить на группы прибывших оперов и участковых, поднятых по тревоге, поставить конкретные задания, коротко проинструктировать, нацеливая на установление очевидцев и возможных подозреваемых. Обычная рутинная работа руководителя на месте происшествия. А тут журавлиным косяком на служебных и личных авто потянулись и управленцы — надо было их встречать, докладывать, «вводить в курс дела».

— Привет, жертва криминала и отечественного медийного мира! — Энергично влетела в кабинет легко одетая Санечка, мгновенно заполнив все его пространство собственной персоной и приятным запахом духов.

Несмотря на то, что была суббота, а, значит, выходной день, гарантированный российской Конституцией, многие работники «Курского курьера» вышли на работу. Кому-то, как, например, Тимуру, надо было дописать очерк, кому-то подготовить отчет за командировку, кому-то проконтролировать очередной выпуск газеты, кому-то просто потолкаться среди коллег, чтобы всевидящее руководство зрило это и оценило корпоративный дух такого сотрудника. И, вообще, еще с советской поры так было заведено руководством, чтобы сотрудники не балдели в выходные дни, не предавались расслабухе, а занимались делом. Дел-то всегда и у всех выше крыши, а у журналистов — тем более!

— Слышал новость?

— Что нынче суббота… — решил свести все к банальной шутке Тимур Любимов, прибывший на рабочее место минут за десять до Санечки, и теперь неспешно рывшийся в ворохе бумаг на столе в поиске нужной.

— Знаешь, Тимур, — не понравилась Санечке топорная шутка коллеги, — ты что-то тупишь… То ли не выспался, то ли не позавтракал, то ли «рожденный ползать… шутить не может». Я тебя спрашиваю: слышал новость?

— Какую еще новость? — не отрываясь от своего ковыряния в бумагах, довольно равнодушным тоном переспросил Любимов, по опыту зная о способности коллеги на любой прикол, и потому-то не очень-то рассчитывая на какое-либо приличное известие из уст Санечки.

— А вот такую, что музей наш того… обворовали, — выпалила Санечка радостно, словно в лотерею приличный куш выиграла или олигарха, так долго ускользавшего от нее, наконец, охомутала.

— Ты это серьезно? — вышел из прежней прострации обозреватель криминальной хроники, мгновенно почувствовав добычу и, как борзая, взяв стойку для старта. — Ты это серьезно? Или опять пустой треп?..

— А я говорю когда-либо несерьезно? — Оскалила Санечка два ряда белых, как первый снег, зубов, обдав зеленой волной русалочье-колдовского взгляда. — Серьезней не бывает. Сама от баб в автобусе слышала.

— А-а, сарафанное радио, — разочарованно протянул Тимур, гася в себе начавший загораться охотничий азарт.

— Пусть и сарафанное, да верное, — стояла на своем Санечка. — Жиличка из дома, что напротив музея, ехавшая в авто с нами, рассказывала. Говорит, милиции понаехало — жуть. Так что, коллега, ноги в руки — и на место происшествия, чтобы, значит, из первых рук и «по горячим следам», как менты любят базарить, когда им что-то удается.

— А как с планеркой? Редактор же — зверь, с дерьмом, как с медом, съест… и не поморщится.

— Подумаешь, планерка, — скривила Санечка в легкой гримаске напомаженные губки. — Тут сенсация, а он о какой-то планерке думает, тем более, субботней, необязательной. Дуй туда, а я, если что, прикрою… своей грудью.

— Щит надежный, — улыбнулся Любимов, бросив мимолетный взгляд на пышный бюст коллеги. — Дала бы хоть раз попользоваться…

— Всем давать — давалки не хватит, как говаривал когда-то наш главный отечественный краснобай и по совместительству с этим еще и премьер-министр Виктор Степанович Черномырдин, — улыбнулась довольная собой и своим бюстом Санечка. — Тут за одно только лицезрение сего, — подмигнула лукаво, — надо плату брать… да не нашими деревянными, а зелеными. Ты же, друг мой ситцевый, бесплатно целыми днями зришь красоту эту… несказанную!