Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе - [59]

Более того, совмещение христианской и языческой мифологии, о чем не раз говорилось выше, обнаруживается и в этих, казалось бы, проникнутых христианской идеологией памятниках. Не вызывает сомнений, что ««Видение Креста» замечательно особой утонченностью и многосмысленностью христианской символики. Крест предстает в поэме и как символ торжества бога, и как орудие истязания, как крест поруганный и почитаемый…»21. Но одновременно «крестное древо» соединяет небо и землю. Христианству чуждо представление о мировом древе, и этот образ вряд ли мог возникнуть в ортодоксальном христианстве. Но зато мировое древо — один из центральных элементов германской языческой космологии: ясень Иггдрасиль в скандинавской мифологии объединяет все миры, являясь стержнем Вселенной. И хотя, конечно, «крестное древо» поэмы уж совсем не равнозначно Иггдрасилю, отголосок его структурообразующего значения улавливается. Так что если задаться вопросом, как, в каких формах автор воспринимает свое повествование, то становится очевидным, что он видит поэтический мир в образах прежде всего героического эпоса.

Но использование поэтического языка героического эпоса влечет не только привнесение традиционно-эпических образов и сцен в религиозный сюжет: большая часть этих формул, тем и образов в той или иной форме отражает определенное — героико-эпическое — мировосприятие и основывается на законах, управляющих эпическим миром. В разных поэмах Христос называется «отважным воином», «могучим вождем», «стражем народа», т. е. метафорами, типичными для обозначения германского короля (Беовульфа, Хродгара, Хигелака). Подчеркивание физической силы, отваги и прочих «героических» качеств Христа ставит его как героя поэм «Христос», «Христос и Сатана» в один ряд с Беовульфом или Вальдере. Сходные приемы изображения и общность принципов героизации образов (хотя и с разной степенью раскрытия отдельных элементов) создают тот самый мостик между Христом и Ингельдом в сознании рядовых членов монастырских общин, который обличал Алкуин.

Изгнанниками, отлученными от героического общества, рисуются в сознании поэта противники героев, в первую очередь Сатана. Отвергнутый богом, он вместе со своими сторонниками влачит жалкое существование изгоя, как и герой элегий. Исторгнутый из рая, Сатана22 произносит речь, достойную героя «Скитальца»: он оплакивает свою судьбу и несчастья, изображает тяготы своего положения; чувство утраты былого благополучия усиливается воспоминаниями о прежней счастливой жизни на службе у своего господина. Для него нет места в социальной иерархии, его прибежище— ад — столь же мрачно и уныло, как жилище героя элегий на морском берегу, и так же далеко оно от мира героев и людей.

Героическое общество христианских поэм строится по тем же традиционным принципам — на взаимоотношениях короля и его дружины, и нет принципиальной разницы в том, что образ короля замещается в них образом бога: как и идеальный король германского эпоса, бог милостив и щедр, раздает дары своим верным воинам и требует взамен преданности. Таким же вождем предстает и Сатана до своего падения, который напоминает, уже оказавшись в аду, своим приспешникам:

…прежде я даривал от щедрот моих сокровища,

когда мы радовались, там владея престолом,

в местах блаженных,—

пора, соратники,

время настало государю, как должно,

воздать за прежнее, сослужить мне служение…

(Грехопадение, 175–180).

Герои христианских поэм — верные дружинники бога, их подвиги — исполнение своего долга господину. Это представление отражено в многочисленных эпитетах и метафорах, применяемых даже к женщинам

(Юлиане и Юдифи): «отважный воитель», «бесстрашная воительница», «могучий витязь» и т. п.

Благополучие и благоденствие этого общества, как и в героическом эпосе, зависит от выполнения всеми его членами взаимных обязанностей. Бог создает ангелов, чтобы они составили его дружину, и Сатана занимает в ней место наиболее опытного и достойного воина, он «гордый ратеначальник», воевода («Бытие Б», 104). От него ожидается верность и преданность богу, своими доблестями он должен снискать славу господину. Рассказ о падении ангелов представляется нарушением законов верности, разрывом освященной обычаем связи «король — дружинник»: помериться с богом, собрать не меньшую рать, чем господня славная дружина…

…нелживо он должен служить владыке,

своему государю; ему же думалось,

что мощью может он.

(Грехопадение, 33–37).

Сам Сатана рассматривает свое восстание против Бога исключительно в формах вооруженной борьбы:

Соберутся мои соратники,

избравшие меня верховным,

все мужи нестрашимые,

и мы совершим в сраженье дело, какое задумаем,—

вот добрая моя дружина, сердца мне верные…

(Грехопадение, 50–53).

Изгнание Сатаны (49), Адама — естественное и закономерное наказание, материализованный результат их собственного отказа от следования нормам героического общества23. Узнав о преступлении Сатаны, Бог, как и следует германскому вождю, приходит в негодование и мстит неверным дружинникам («Бытие Б»). В результате изгнания Сатаны и ангелов из рая создаются два идентичных по своей структуре общества, противостоящих друг другу: воинство Бога и воинство Сатаны.