Меч и его Король - [13]

Как результат, мужчина становится способен принять семя и понести дитя от другого мужчины. Также и подвергнувшаяся изменению женщина способна отдать такому трансформанту свое семя (или яйцо?), и оно, быть может, приживется. Однако никакая ба-инхсани не сможет забеременеть от другой ба-инхсани. Тут природой кладется предел, который был преодолён лишь однажды — в виде того исключения, что лишь подтверждает правило. Отчего так? Мы думаем, мужская детородная жидкость всё-таки несколько более подвижна, хотя и куда менее жизнеспособна по сравнению с женской. Кроме того, жены способны рождать лишь жён, и это невыгодно природе. В общем, налицо смазанная картинка того, что мы наблюдаем у сухопутных людей.

Но вот нижеследующее, напротив, проявилось у морских куда более четко, чем у обычных вертдомцев — и у обыкновенных рутенцев.

Самое главное в определении пола Морских Людей — не способность к производству себе подобных. Нет. Только и исключительно — строение хромосом клеточного ядра. Икс и игрек, икс и икс…

Сплошной икс, в общем.

И что до сих пор повергает нас, ко всему вроде бы привычных, в шок — это способность помесей отчасти наследовать детородное умение их морского прародителя. Способность, коя проявляется скрытно, спонтанно и непредсказуемо, под влиянием как бы некоего порыва души.

Я боюсь сказать — под действием любви…

За то время, что я излагал некоему воображаемому слушателю все сии обстоятельства, наша Верховная Дама обогнула меня с левого борта и вошла под мой кров. Где, повинуясь (вовсе не тот стилистический оттенок — однако не найду более подходящего слова), я повторяю — повинуясь моему указующему мановению, она заняла единственную в шатре подушку для сиденья. Я тотчас плюхнулся на голый грунт напротив.

— Ну, ты мне с порога выложил всё, что имел сказать, — заговорила она ворчливо. — Чего дальше-то от меня ожидаешь? Что похвалю за удачу экск… научного эксперимента на живых объектах?

— Нет, что не убьёшь.

— А стоило — за одно упрямство твое ослиное. Я ведь тебе сразу говорила: это получится.

И вот я мысленно переношусь на шестнадцать лет назад.

В прекрасный город Ромалин, заново отстроенный как моя столица и резиденция.

В мир, где я — молодой король, гордый своим высоким саном, своей статной супругой, двумя своими первенцами. Которых только что принесли с высокого родильного помоста и положили мне на руки, ожидая признания и одобрения.

Мальчик и девочка. Два неотличимых друг от друга комочка, уже отмытых от первородной грязи и облаченных в сплошной атлас и кружева. На дворе, слава Всевышнему, лето, не то что когда я сам рождался. Тогда приходилось костры вокруг ложа моей будущей мамочки палить.

— Прекрасные близнецы, — сказал я, чувствуя, что от меня именно того и ожидают. — Дети нашей взаимной приязни. Фрейр. Фрейя. Фрейр и Фрейя.

Бог и богиня любви у наших вертдомских вестфольдеров.

В память погибшего отца моей чудесной старшей сестрицы Бельгарды — или кто там она еще. Во всяком случае, уж не тетушки. Родственные связи наши по-королевски запутанны.

А потом ко мне подошла моя личная бабка. Та самая, которая и родила саму Бельгарду от Фрейра-Солнышко. В обрисовывающем юные формы жреческом платье цвета выдержанной слоновой кости и винноцветном покрывале на каштановых волосах.

Каштановые, кстати, — очень вежливый эвфемизм для «рыжих». Ибо мы с ней оба такие.

А винноцветное (это рутенское словцо я стащил у их драматурга Кляйста) — значит цвета белого вина, желтоватое, как море, — и ни в коем случае не красное. Хотя в Рутене есть и такое диво.

— Что, доволен по самые уши, Эстрельин отпрыск? — произнесла она сурово. — Пойдем к тебе в спальню, потолкуем.

Малая, так называемая «самоцветная» спальня — единственное место, где король может остаться в интимном уединении: не настоящем, но вдвоем с королевой, это да. Но после родов мою Зигрид перенесли в специальный Чистый Покой, где будут спасать от возможной родильной горячки. Дети будут там с нею и с обеими кормящими няньками. Кормить вообще-то собиралась она сама, только вот на двух таких инфантильных обжор никакого материнского молока не напасешься.

Войдя под сень широченного балдахина, я плюхнулся на парчовое покрывало как был — в суконном камзоле косого кроя, плотных байкерских штанах и мягких полусапожках. Бабка с удобством устроилась на широкой тумбочке для белья: стан прям, руки сложены на высокой груди, ноги скрещены, одна для надежности касается пола.

— Я вот что сказать собираюсь, внучек мой. Знаешь, что Рутен последние годы всё дальше от нас уходит?

— Со скоростью горного ледника в нашей Земле Сконд.

— И что Радужная Вуаль между обоими вселенными становится год от году толще и труднее для преодоления?

— Не совсем так, о почтенная жрица. Вуаль прикрывает ленту Мебиуса, а там, в самой ленте, просто нет никакого объема. Это обычный знак кривого пространства.

— Искривленного. Ты нерадивый ученик.

Вовсе нет: я просто издевался с вышины моей заново обретенной мужественности.

— Послушай, бабуль, мы уже давно это знаем. Что хотя существование Рутена больше не зависит от Вертдома и вертцев, а вертское от рутенского — и подавно, шляться туда-обратно становится всё труднее год от года. Шлюпка дрейфует в сторону от большого корабля. Закон природы, наверное.