Меч Эроса - [62]

Резко вырвалась из его рук – и, как была, прикрытая лишь волнами своих кудрей, ринулась в темноту, исчезла, растворилась в ней. Легкое шлепанье ее босых ног сообщало, что она бежит на свет никогда не меркнущего огня, который горел на башне храма Афродиты. Впрочем, тут же все звуки затихли, так быстро убежала девушка.

– Погоди! – вскричал было Хорес, но тут же прижал кулак ко рту, словно хотел затолкать обратно ужасный вопрос, неведомо как вырвавшийся у него – и лишивший его счастья, которым он был так внезапно и щедро одарен.

Коринф, агора

– Госпожа! Эй, госпожа! – услышала Родоклея и опасливо оглянулась. На нее смотрел тот самый фармакопис, около тележки которого она познакомилась со злополучной дочкой афинского пекаря…

Родоклею так и затрясло! Совесть мучила ее нещадно, а мертвое лицо бедняжки преследовало денно и нощно. Она бы в жизни не пошла больше на агору, чтобы отыскать новую поживу для Фирио, однако боялась вернуться в дом Таусы ни с чем. А если не возвращаться туда, то куда идти?!

Конечно, о гибели бедной девушки никто не узнал. Под покровом ночи Фирио вынесла ее мертвое тело из дому и сбросила в расщелину Акрокоринфа, который совсем близко подступал к Северному предместью и к дому Таусы.

С тех пор Фирио стала немного осторожней. Она уже не мучила новых Каллисто до смерти, а приучала себя вовремя остановиться, не впадать в неистовое любострастие. Однако теперь, не получая полного утоления, она стала набрасываться на Родоклею и колотила ее почем зря, находя удовольствие хотя бы в этом. Впрочем, сводня была благодарна уже за то, что Фирио не лезет к ней со своими мерзкими, противоестественными ласками!

Алепо и ее подруги все это время не появлялись в доме Таусы, хотя Фирио и Родоклея ждали их с нетерпением. Первая – чтобы вволю натешиться женской плотью, а вторая – в надежде, что Алепо защитит ее от разъяренной надсмотрщицы. Пока же Родоклея вынуждена была постоянно ходить на агору, и теперь в каждой смиренной забитой женщине в первую минуту ей чудилась та бедняжка… И она боялась, страшно боялась разоблачения, ибо старинная пословица о кувшине, в котором так часто носили воду, что в конце концов его разбили, не шла из ее головы.

Услышав голос фармакописа, Родоклея притворилась слепой и глухой и заспешила было прочь, однако увидела впереди цепочку стражников архонта – и в ужасе замерла.

Эти мужчины с гладкими волосами до плеч, в коротких кожаных безрукавках, выкрашенных в желтый цвет шафраном, с вытатуированной на предплечье правой руки буквой каппа, [101] символом Коринфа, и опоясанными поясами, на которых висели широкие короткие стилеты, были общественными рабами. Они принадлежали меросу [102] надзора за порядком и подчинялись самому архонту. Дружина насчитывала триста таких рабов-стражников. Ходили слухи, что все они были скифами… На самом деле это были самые обычные рабы разных национальностей, взятые в боях или купленные на невольничьих рынках. Им пообещали свободу за самоотверженную службу, поэтому они отличались слепой преданностью архонту и ареопагу Коринфа, силой, проворством – и считались поистине выдающимися лучниками. Рассказывали, будто их стрелы заговорены, а потому могут лететь не только прямо, но и обогнуть самую высокую стену и самую причудливую ограду, чтобы отыскать цель.

Уж с кем, с кем, но с архонтом и его стражниками Родоклея совершенно не желала встречаться. Она рванулась было, однако фармакопис подскочил к ней и схватил за руку:

– Погоди, госпожа!

– Чего тебе? – буркнула Родоклея, пытаясь вырваться, но у фармакописа оказались невероятно цепкие пальцы.

– Госпожа, я тебя помню! – воскликнул он. – Ты заговорила с молодой женщиной, которая знала, что от синяков помогает сок редьки и медные пластины, помнишь?

– Нет! – воскликнула перепуганная Родоклея. – Ничего я такого не помню!

– А я помню, – настаивал фармакопис. – Вы с ней пошли вместе между рядами, потом я потерял вас из виду. Но куда вы с ней пошли?

– Никуда мы с ней не пошли, никуда! – затараторила Родоклея, отчаянно дергая руку. – Прошлись немножко по агоре, а потом она куда-то подевалась, а я пошла домой. А что случилось, почему ты ко мне пристал?

– Да она пропала, бедняжка, – вздохнул фармакопис. – Теперь ее ищет ее госпожа, аулетрида из школы гетер. А стражники архонта ее сопровождают.

– Не много ли чести для какой-то аулетриды?! – проворчала Родоклея, чувствуя, что хватка фармакописа начинает ослабевать. Еще чуть-чуть – и она сможет вырваться…

– В самом деле, – кивнул фармакопис. – Раньше эти девки приходили за покупками в сопровождении наставниц и евнуха. Однако, говорят, Титоса – так звали евнуха, ведающего наказаниями, – зарезал какой-то злодей. Поэтому аулетриду Тимандру, которая ищет свою служанку, и сопровождает стража архонта.

– Что там еще за Тимандра? – угрюмо оглянулась Родоклея – и тотчас поглубже надвинула на лицо свое покрывало.

Какая еще Тимандра?! Это же Идомена, Кора! Это она!

Одета в серое, а не в алое, с заплетенными, а не распущенными волосами, повзрослевшая, похорошевшая – и очень печальная.

Она!

Но почему Тимандра?!

Ах да… Родоклея когда-то слышала, будто ученицы школы гетер меняют имена…