Меч Эроса - [61]

Под нервный, резкий рокот струн девушка начала убирать пряди волос с лиц и тела. Медленно и неторопливо она открывала лоб, глаза – ресницы, впрочем, оставались опущенными, – щеки, губы… потом нежную шею и тонкие плечи. Она выпрастывала из-под вьющихся, пышных прядей кисти с нежными запястьями, руки до округлых локтей, потом воздевала руки, поворачиваясь так, чтобы все мужчины могли ее хорошо видать, однако при этом чуть-чуть встряхивала головой, из-за чего волосы вновь и вновь падали на ее тело, прикрывая то, что она только что открывала с притворной щедростью… Она вставала на цыпочки, приподнимала то одну, то другую ногу, и глаза мужчин, задыхающихся от вожделения, скользили по безупречным бедрам, высоким подъемам и гладким коленям.

Когда танцовщица приоткрывала живот и бедра, блистая их головокружительной наготой, видно было, что передок ее не лишен растительности, как это требовали непременные законы красоты, а покрыт небольшим количеством волос. Они были не то выщипаны не то выстрижены так, что вместе с манящей женской складочкой образовывали как бы букву «фи» – Ф. Хотя, по твердому убеждению всякого эллина, тело истинной красавицы должно быть совершенно лишено волос (как были их лишены, например, тела двух первых танцовщиц), однако эти полукружия из темных вьющихся волосков почему-то доводили мужчин до того, что они начинали задыхаться от волнения.

А между тем один из присутствующих сразу узнал критское обозначение Великой Богини: в линейном письме знаком, напоминающим букву Ф, изображали ее фигуру с поднятыми вверх, полусогнутыми руками, в которых она держала двух змей, иногда касающихся ее головы. С этой минуты он уже не сомневался, что его первоначальная догадка оказалась правильной, и рот его изогнулся в недоброй улыбке.

– Она неотразима! – восхищенно воскликнул Анатолий.

Девушка двигалась то быстрей, то медленней, выставляя напоказ то один, то другой уголок своего смугло-розового тела, и наконец зрителям начало казаться, что они стали свидетелями не только танца аулетриды, не просто слияния движений, цель которых – повеселить или раздразнить их. Это было некое таинство, как бы храмовое действо, раньше доступное только посвященным, настолько неведомое и даже непредставимое, что мужчины постепенно погрузились в некое восторженное, восхищенное оцепенение.

Внезапно девушка вскинула руку и щелкнула пальцами. Немедленно кифаристки прекратили играть. Танцовщица поклонилась так низко, что ее волосы упали на лицо и коснулись пола, открыв стоящим сзади ее нежную спину с округлыми, как яблочки, ягодицами.

Дружный стон вырвался у собравшихся – и тотчас они закричали дружно:

– Имя! Скажи свое имя, гоисса! [99]

Танцовщица вскинула голову и убрала пряди с лица. Ее тонкие черты и огромные черные глаза, горящие откровенным вызовом, возбуждающие желание, заставили зрителей снова завопить:

– Как твое имя?!

Две другие аулетриды переглядывались с явной завистью, но не смели слова сказать, потому что симпосиарх сделал им знак молчать.

Наконец Тритон жестами утихомирил гостей и заявил:

– Верховная жрица решила сделать нам подарок. Которая лучшая из трех танцовщиц?

– Третья! – закричала все в один голос. – Конечно, третья!

– Верховная жрица просила передать моим гостям, что тот, кто угадает имя лучшей из танцовщиц, сможет обладать ею нынче же, но только один раз! – заявил Тритон с таинственной улыбкой – и тут же вскинул обе руки: – Зевс свидетель, что мне это имя неведомо! Итак…

Танцовщицу, конечно, первым делом назвали Талией, [100] а потом посыпались догадки: Ксантия, Аглая, Тая, Стаматия, Никса, Фрия, Полимния, Медуза, Целландлайн… Звучали самые яркие, самые красивые имена! Однако она стояла неподвижно и не поднимала головы.

Наконец умолкли самые упорные отгадчики, так и не добившиеся успеха. На красивом лице охрипшего от усердия Анатолия застыло отчаянное выражение. И внезапно раздался голос, которого не слышали раньше, – голос Хореса.

– Тимандра! – произнес он, словно позвал, и девушка выпрямилась, откликаясь на этот зов.

Она отвела прядь волос от груди, и все мужчины увидели, как напряглись ее коралловые соски, обведенные золотом.

Кто-то закричал, кто-то зарычал. Анатолий издал страдальческий стон.

Хорес протянул руку, и танцовщица вложила в нее свою. Вместе они вышли на террасу, а вслед им неслись смешки, рукоплескания, одобрительные восклицания и те соленые словечки, которые обычно кричат вслед молодоженам перед их первой ночью. В пиршественной зале снова зазвучали музыка, однако эти двое уже ничего не слышали. Хорес остановился, откинул полы своей одежды и, подхватив Тимандру под бедра, приподнял ее над землей и прижал к себе. Она с готовностью обвила его ногами и сдавленно застонала, сливаясь с ним губами и всеми телом.

Впрочем, после нескольких стремительных содроганий и почти мучительных стонов страсть их нашла взаимное утоление. Стоны затихли, однако Хорес, тяжело дыша, продолжал поддерживать бессильно обвисшую Тимандру.

Она с усилием переводила дыхание, касаясь пересохшими губами его влажной от пота щеки, губ, шеи.

– Ну что, кто тебе больше по нраву, я или мой брат? – внезапно спросил Хорес, и девушка содрогнулась так, словно он хлестнул ее по лицу.