Меч Эроса - [37]

– Думаю, не позовет он Тимандру, – пробормотал Титос, оглянувшись вслед Хоресу. – Такой гордец, скорее, сам на Крит поедет, чтобы прочитать эти свои диски!

Никарета согласно кивнула. Да уж, если Хорес даже когда-нибудь и преодолеет идущую из самого детства неприязнь с дерзкому и самонадеянному старшему брату, то вряд ли захочет позвать ложе женщину, которой тот обладал!

Ну и ладно. Можно не сомневаться, что у Тимандры не будет недостатка в поклонниках – особенно если она будет учиться так же старательно, как сейчас.

А впрочем… все может быть! Чего только ни навидалась в жизни верховная жрица, бывшая афинская гетера Кимоун!

Афины, дом Атамуса

– Ну как? – с надеждой спросила Родоклея, услышав знакомые тяжелые шаги. – Нашла?

Фирио только зыркнула исподлобья и ничего не ответила. Пришла одна, мрачнее тучи, можно было и не спрашивать: сразу видно, что опять с пустыми руками, опять не нашла Идомену! Гадать следовало теперь вот о чем: будет она избивать Родоклею или поест – и сразу завалится спать, ну, может быть, уйдет в один из притонов, находившихся неподалеку. Иногда даже усталость от целого дня бесплодных поисков не могла заглушить плотский голод Фириои, и тогда она шла искать себе ночную забаву. Когда они вдвоем обосновались в брошенном доме бедняги Асмуса, Родоклея сначала до смерти боялась, что Фирио станет донимать ее своими приставаниями, однако же, на ее счастье, Фирио желала только молоденьких и хорошеньких любовниц. Впервые Родоклея порадовалась, что старовата и толстовата! Забавы с женщинами, а тем более с Фирио внушали ей ужасное отвращение, но деваться от Фирио ей было совершенно некуда.

Оказывается, преследователи заявили о проделках Атамуса и Рококлеи самому архонту, [60] тот объявил хитрую парочку преступниками и снял всякую вину с убийц Атамуса. Родоклея была еще пока жива, но теперь всякий мог притащить ее к архонту – или прикончить, не будучи за это наказанным. Понятно, что она и носа не высовывала из дома Атамуса, радуясь, что стоял он в самом конце маленькой улочки, был огорожен высоким каменным забором – и никто из соседей знать не знал, каково имя хозяина, где он теперь и кто живет в его доме. Конечно, Родоклея и носа теперь высунуть из дому боялась, и даже переодевание казалось ей ненадежным: слишком уж многие в Афинах ее знали! Может быть, она умерла бы с голоду, но в доме Атамуса нашелся немалый припас муки, оливок, сушеных овощей и даже солонины, в загончике стояла коза, так что голод им не грозил. Кроме того, Фирио порою сбывала кое-что из вещей Идомены, которые обнаружились в доме в целости и сохранности. Денег Атамуса они так и не нашли, не обнаружили даже намека на тайник, а поскольку не нашли и Идомену, можно было предполагать, что она все же ухитрилась опередить их: забрала все сбережения мужа и где-то затаилась. Но где?! Женщину по имени Кора тоже разыскивали – но и ее не нашли.

Бывшая сводня знала, что особенно неистовствовал тот рыжий гость, который и выследил их, и привел своих приятелей. В вот Алкивиад, со свойственным ему легкомыслием, похоже, уже и забыл о том, что был ранен Корой! По слухам, которые иногда приносила Фирио, он был совершенно занят организацией военного похода на Тринакрию. Никий, один из ведущих афинских стратегов, то спорил с ним, то соглашался, и постепенно что демос, что охлос, а уж тем паче – аристократы позабыли о каких-то мошенниках, ограбивших нескольких мужчин, а обсуждали только одно: подвергнут в Афинах остракизму – «суду черепков» [61] – Алкивиада или Никия?

Родоклея поспешно подала на стол большой горшок бобов с козьим сыром. На счастье, Фирио была неприхотлива в еде, хотя Родоклея знала, что ей самой останется лишь на донышке. Впрочем, она наедалась, пока Фирио ходила по городу.

– Думаю, Идомены в Афинах нет, – громко жуя, проговорила Фирио. – Если девчонка не зарылась в землю, конечно! Но мне вот что в голову пришло: она ведь могла в ту же ночь сбежать из города. В чем была, без денег! Значит, тайник ее мужа еще цел, но без Идомены мы его вовек не найдем. Мы попусту теряли время, разыскивая ее в Афинах. Теперь надо попытать счастья в других местах.

– Тогда мы ее никогда не найдем, – понурилась Родоклея. – Эллада велика!

– Подумай хорошенько, – настаивала Фирио. – Может быть, она упоминала своих родственников или знакомых? Может быть, ты слышала от нее название какого-нибудь города? Не собиралась ли она вернуться на Крит?

– Вот уж нет! – решительно покачала головой Родоклея. – При одном этом слове ее начинала бить дрожь ужаса. Говорила, что эти ворота для нее навсегда закрыты! Насилу мы с Атамусом заставили ее носить наряд с открытыми грудями: уж очень это напоминало ей одеяния критских богинь-на-земле, а об этом она не хотела вспоминать.

– С открытыми грудями… – низким, мечтательным голосом протянула Фирио – и вдруг уставилась на Родоклею своими узкими, как лезвия, и столь же острыми глазами: – Ворота?.. Ты сказала – ворота? Какие же мы дуры!

– Почему? – удивилась Родоклея.

– Потому что ее надо искать у ворот! У городских ворот!

Родоклея растерянно моргнула, представив себе Идомену, которая сидит на камушке у одних из городских ворот, хихикнула – и вдруг даже ахнула от восторга, когда сообразила, что Фирио имеет в виду. Если Идомена и впрямь сбежала из Афин, она не могла сделать это иначе, как пройдя через городские ворота.