Меч Эроса - [36]
Никарета взглянула на несчастного оскопленного и подумал, что ему повезло с новым хозяином. В Афинах и Коринфе к рабам относились куда более человечно, чем в любых других городах Аттики. Афинских рабов даже считали слишком дерзкими, очень уж много всего им дозволялось. Например, разрешалось иметь собственность, брак раба признавался законным а в Дионисьевы дни господа и рабы менялись местами и обязанностями.
Надо надеяться, подумала Никарета, Хорес не станет заводить в своем коринфском доме этих глупых афинских порядков! Довольно того, что он сам по себе добр и человечен, ненавидит унижать людей, даже рабов, а древними историями, записанными на табличках вековой давности, занят куда больше, чем делами своего имения, петушиными боями или скачками, а также войной. Впрочем, делами имения занимаются умелые управляющие, а в храбрости и мужественности Хоурус все же не откажешь! Когда вынуждают обстоятельства, он становится так же отважен и безудержен, как его знаменитый брат, которого он терпеть не может с детских лет. Впрочем, эта неприязнь взаимна…
– Мне привезли также не меньше полусотни глиняных дисков с Крита, – продолжал Хорес. – Они испещрены знаками минойского письма. Линейного критского письма! Я надеялся, что этот раб поможет мне в расшифровке древних критских надписей. Однако он знает только сирийский язык. Видимо, мне придется ехать на Крит, чтобы найти там граматеаса.
– Охотно избавлю тебя от этой поездки, друг мой Хорес, – радостно сказала Никарета. – И помогу с переводом.
– Что?! – воззрился на нее Хорес с комическим ужасом. – Ты?! Только не говори мне, что одна из красивейших женщин Аттики выучила линейное письмо!
Никарета расхохоталась:
– Нет-нет, сохрани меня боги от переизбытка знаний! Говорят, от них появляются лишние морщины… Просто некоторое время назад у меня в школе появилась одна девушка, которая записывала то, чем должен быть заполнен ее кипсел, линейной скорописью, потому что не умела писать по-эллински. Я просто глаза вытаращила, глядя, как мелькает ее стилус! Эта девушка – критянка. И очень красивая к тому же. Она так молода, что знания еще не наложили на нее свой отпечаток. Думаю, она была раньше жрицей, хотя скрывает это.
– Критская жрица поступила в школу гетер? – вскинул брови Хорес. – Ничего не скажешь, весело шутят бессмертные боги!
– Да, вообрази, Хорес, – усмехнулась Никарета, – а знаешь, кто ее мне порекомендовал? Никогда не угадаешь! Алкивиад!
Лиц Хореса так помрачнело, что Никарета рассердилась.
– Довольно, Хорес! – сказала она резко. – Твой сводный брат ничем не провинился, кроме того, что ведет такую жизнь, какая нравится ему, но не нравится тебе. Сам подумай – ведь ему твое слишком уж спокойное и добропорядочное существование тоже кажется сущей нелепостью. Право слово, вы сошлись бы гораздо быстрее, если бы хоть немного поменялись теми крайностями, в которые беспрестанно бросаетесь. Он мог бы поумерить свое блистательное распутство, а ты – побольше времени проводить с живыми людьми, а не с глиняными табличками… пусть даже испещренными линейными письменами! И если бы не носил гиматиев цвета охры! – не удержалась Никарета от ехидства.
Серые глаза Хорес Клиния Евпатрида сверкнули режущим алмазным блеском, но тут же он сдержался себя и улыбнулся:
– Возможно, ты и сейчас права, Никарета… Я подумаю, клянусь, что подумаю над твоими словами. А пока позволь проститься с тобой. Очень надеюсь, что теперь, когда я окончательно обосновался в Коринфе, мы будем иногда видеться.
– На храмовых праздниках непременно, – кивнула Никарета. – И помни: если тебе взбредет охота видеть Тимандру, я немедленно пришлю ее к тебе.
Раздался странный звук, напоминающий сдавленный стон, и Хорес с Никаретой удивленно оглянулись.
Оскопленный раб стоял, зажав рот рукой, и его огромные черные казались наполненными тьмой Аида, а лицо – белее того мела, которым были покрыты его ноги.
– Что с тобой? – спросил Хорес.
Раб опустил ресницы, перевел дыхание.
– Прости, господи. Я поперхнулся.
Хорес снова взглянул на Никарету:
– Кто такая Тимандра?
– Это та маленькая критянка, о которой я тебе говорила. Та, которая знает линейное письмо.
– Та, которую прислал к тебе мой брат, – добавил Хорес, но, увидев, как досадливо сморщилась Никарета, примирительно улыбнулся:
– Ладно, ты, наверное, права. Я слишком уж занят этой старинной неприязнью. Постараюсь позабыть о ней. А теперь прощай, Никарета. Да хранят тебя боги.
– И тебя пусть они хранят, а также молю их надоумить тебя забросить подальше этот гиматий, который тебе так не идет, – не смогла удержаться Никарета. – Или отдай его какому-нибудь рабу!
– О великолепнейшая! – расхохотался Хорес. – Нет и не было в мире женщины, подобной тебе!
Вслед за этим он удалился, а его домоправитель повел купленного сирийца. Никарета же, поддерживаемая Титосом, который во время ее разговора с Хоресом Евпатридом скромно держался в стороне, забралась в свой форео.
