Меблированная Кармен - [2]

Въ концѣ-концовъ вы непремѣнно очутитесь у этой дамы. Прежде всего васъ поражаеть мысль: «Что значитъ женщина! Такой же номеришко, что и у меня, а какъ у нея комфортабельно! И туалетецъ, и вѣера по стѣнамъ, и коверъ на полу, и лампа подъ абажуромъ съ сушоными цвѣтами, и хорошими духами пахнетъ. Правда, на піанино стоитъ тарелка съ недоѣденной колбасой, изъ-за шифоньерки съ бездѣлушками выглядываетъ предательски горлышко кахетинской или крымской „четверти“, но… à la guerre comme à la guerre. Сама полковница — дама того возраста, когда женщинъ о годахъ уже не спрашиваютъ. Помята лѣтами и жизнью, но нравиться еще очень можетъ: большая, вальяжная, сытая и бѣлая барыня. Взглянуть на нее поутру, — найдутся и морщинки, и сѣдинки, и кожа поблекла, и губы выцвѣли, и бюстъ одряблѣлъ. Но ввечеру она — если не красивое, то, во всякомъ случаѣ, еще эффектное созданіе: корсетомъ душитъ себя, не жалѣя, пудрится, какъ Жюдикъ, мажется, какъ Сара Бернаръ, — вся гримированная, но разберетъ это развѣ только знатокъ… а ужъ куда-же наивнымъ обитателямъ „комнатъ снебелью“! На полковницѣ надѣтъ капотъ, когда-то несомнѣнно дорогой, теперь же, какъ и сама хозяйка, поношенный, но еще сохранившій много слѣдовъ недавняго великолѣпія. За этотъ капотъ предъ вами немедленно извиняются: „Я не ждала… вы застали меня въ такомъ „дезабилье“… А впрочемъ, у насъ, вѣдь, попросту, — вотъ и вы въ русской рубашкѣ“. Но зайдите къ полковницѣ завтра, послѣ-завтра, по приглашенію, безъ приглашенія, — вы, все равно, застанете ее въ томъ же капотѣ. Она „не одѣвается“ — за исключеніемъ тѣхъ дней, когда выѣзжаетъ въ театръ или концертъ (въ гости она никогда не ѣздить, и у нея никогда гостей изъ общества не бываетъ) и удивляетъ меблированный мірокъ остатками своего когда-то, должно быть, замѣчательнаго туалета. Вы курите, разговариваете. Быстро убѣждаетесь, что предъ вами не „полуинтеллигентка“, а, дѣйствительно, барыня, видѣвшая въ своей жизни и хорошіе дни, и хорошее общество, дама съ отличными манерами, съ красивою рѣчью, кое-что читавшая, съ тактомъ, способная говорить обо всемъ, но особенно охотно о „чувствахъ“. Въ свою красивую рѣчь она вставляетъ время отъ времени французскія фразочки и произноситъ отлично. Словомъ, вы въ присутствіи женщины настолько distinguée, что вамъ даже неловко за свой костюмъ, за свои провинціальныя манеры, за свой нечаянный визитъ. Вы успѣваете между дѣломъ, — изъ намековъ, отдѣльныхъ фразъ, брошенныхъ мимоходомъ, — постичь, что барыня замужемъ, но была несчастна въ супружествѣ и живетъ врозь съ мужемъ; что тянется дѣло о разводѣ, или, наоборотъ, мужъ ей развода не даетъ, потому что — „несчастный любитъ меня безъ памяти, но что же мнѣ то дѣлать? Вѣдь, сердцу приказывать невозможно“! У дамы довольно трудныя обстоятельства, однако!.. „живемъ кое какъ, боремся съ судьбой и, слава Богу, не скучаемъ“.. Среди разговора, которымъ вы совершенно очарованы, васъ смущаетъ только одно обстоятельство: вашъ коридорный знакомецъ, при всемъ своемъ уваженіи къ хозяйкѣ, безцеремонно швыряетъ, окурки папиросъ прямо на коверъ, а она останавливая его, кротко замѣчаетъ: „Ахъ, Петинька, Петинька!.. Какой же вы неряха“!

— Вотъ тебѣ разъ! — думаете вы, — „Петинька“! Какъ-же этотъ самый Петинька говорилъ мнѣ, будто живетъ въ номерахъ и знакомъ съ дамой всего три недѣли?

Вваливается возвратившаяся изъ оперы, съ театральной галерки, компанія „нашихъ“: тутъ и мозглявенькій Пушкинъ изъ банкирской конторы, и вертлявый юристъ въ пенснэ французскаго золота, и медикъ третьяго семестра Архипъ Превозносященскій. Это мужчина съ грудищею тенора di forza, плечами Ильи Муромца, съ рѣзкими чертами энергическаго лица, голосомъ какъ у протодіакона и кулакомъ — „по покойнику на ударъ“. Превозносященскій садится въ дальній уголъ и, въ то время какъ всѣ шумятъ и болтаютъ, пребываетъ тамъ тихо и молчаливо. Но вы чувствуете на себѣ его тяжелый и какъ бы подозрительный, враждебно испытующій взоръ, и вамъ почему-то неловко подъ этимъ взоромъ, какъ на экзаменѣ. Вы видите также, что хозяйка время отъ времени, украдкой, поглядываетъ въ сторону Превозвосященскаго и слегка качаетъ головою съ ласковой укоризной. Вино, пиво. Компанія весела, „врутъ“ достаточно много и достаточно откровенно. Хозяйка фамильярна уже не съ однимъ Петинькой, а всѣ у нея стали Сереженьки, Сашеньки: всѣ, кромѣ Превозносященскаго, котораго она усиленно вѣжливо зоветъ Архипомъ Владиміровичемъ. Зараженный этимъ калейдоскопическимъ измѣненіемъ недавняго бонтона на распущенность меблированной богемы, вы быстро входите въ общій тонъ и начинаете болтать съ хозяйкой тѣ же пустяки, что и всѣ болтаютъ. И вдругъ вскрикиваете, потому что тяжелая лапа Превозносященскаго становится вамъ со всего размаха на мозоль, и самъ онъ выростаетъ предъ вами, какъ коломенская верста, храня на лицѣ выраженіе Хозе, вызывающаго Эскамильо „а coups de pavaja“.

— Что это вы?

— Ахъ, извините! Сколь вы нѣжны! — грубо отвѣчаетъ богатырь, очевидно, задирая васъ.

Хозяйка встаетъ съ мѣста и порывисто уходитъ за перегородку спальной, откуда раздается ея сдержанно-взволнованный зовъ: