Мазурка для двух покойников - [65]

– Представляешь средневекового короля, которого собственный шут убил при всем дворе, когда праздновали годовщину какой-то победы? Именно так случилось с Дино V, герцогом Беттега, у которого были парик, стеклянный глаз, железная рука и деревянная нога. Его семь сыновей, забив шута палками и четвертовав, чтобы коршунам было удобнее, смеялись до упаду и ознаменовали свое желанное сиротство тем, что покрыли всех монашек обители, всех, ни одной не пропустили; «Хроника Аристида Прокаженного» рассказывает об этом, дает имена и целую россыпь деталей, я бы не смог запомнить всех приключений этой семьи.

Сеньорита Рамона не верит историям дяди Клаудио.

– По-моему, он шут, половина его рассказов – выдумки.

Дядя Клето приходит навестить сеньориту Рамону, он кажется капризным и разбитым, как никогда, ходит зигзагами, чтобы не наступить на кресты и линии плиток, дядя Клето поет «Мадлон», заключая каждый куплет, пукает; дядя Клето смеется, морщит нос и вращает глазами, становясь похожим на китайца, дядя Клето грязнее и чище, чем когда-либо, непонятно, но это так, лицо у него озабоченное, дядя Клето предан гигиене и очень бережется, все знают, наводит чистоту и профилактику, тратит много спирта на дезинфекцию, но в то же время живет в дерьме, никогда не меняет белье, когда разлезется от грязи и ветхости, выбрасывает. Этот визит дяди Клето к сеньорите Рамоне был уже давно, вскоре после начала войны, когда умерла тетя Хесуса.

– Мончина, момент ужасный, и на нас свалились огромные проблемы, которые надо решать, – где похоронить Хесусу? Все наши уже в гробницах, каждый в своей, в пантеон иголки не просунешь, не так плохо, что я оставил бедную Лоурдес в Париже! Представляешь, что бы мы делали, если бы бедняжка Лоурдес не осталась в Париже? Вторая проблема – я уже говорил, везде проблемы, – как выносить тело Хесусы? Эмилита хочет через парадные комнаты, ты знаешь, какая она, Эмилита, всегда один ветер в голове, в этом случае придется все чистить, потому что невероятно грязно, противно думать, но лет пятнадцать уже никто туда не входил, не мыли ни стен, ни полов, ничего, по мебели бегают крысы и сороконожки, за картинами уютно сидят мокрицы, в сырости за картинами, в Альбароне очень сыро.

– Никому нельзя поручить?

– Можно, можно, конечно, я этим займусь, скажу, и придет человек, вытащит все из вестибюля, ящики, бумаги, самое громоздкое, все нужно сжечь, потом придешь ты и посмотришь.

– Ладно.

Смерть – ординарная глупость, которая уже теряет престиж. Старые племена презирают смерть, смерть – обычай; замечено, что женщины наслаждаются похоронами, дают советы, распоряжаются, женщинам на похоронах уютно. Падре Сантистебан говорит о смерти очень уверенно, пожалуй, это его профессия, в Библии сказано, что живая собака лучше мертвого льва, это наверняка правда, живой червь лучше мертвой красавицы; что тебе власть над миром, если потеряешь душу? Эти слова тоже справедливы, дядя Клето играет джаз, стуча палочкой по столу, вазе, бутылке, тазу, подоконнику, у каждой вещи свой звук, суть в том, чтобы заставить их звучать в свое время, ни раньше, ни позже, тетя Хесуса уже не может услышать ритмы дяди Клето, неблагородные звуки не достигают небес, тетя Эмилия осталась совсем одна. Она бормочет:

– До дна лагуны Антела никто никогда не доставал, кто пересечет лагуну Антела, теряет память и осуждает сам себя на вечные муки, беспамятные не могут спастись, потому что Бог и святые очень ценят память, память лелеет страдания, но и душу тоже.

Дон Клаудио Бланко Респино недобрым взглядом смотрит на донью Архентину Видуэйру, вдову Сомосы, женщину, говорящую больше, чем нужно, болтовня – отвратительный порок, принес много вреда обществу, к дьяволу болтунов! Болтовня может даже вызвать войны, эпидемии и другие бедствия, дон Клаудио, шурин Кривого Вагамьяна, раздумывает в молчании, можно было бы услышать, как муха пролетит, в лагуне Антела полно москитов, лягушек, водяных змей, мертвецы Антелы просят прощения, звоня в колокола в Иванову ночь, но колокола под водой и слышны очень редко. Дядя Клаудио говорит сам себе:

– Ну и мысли! Ясно, что меня грызет совесть.

Дон Брегимо Фараминьяс, отец сеньориты Рамоны, играл на банджо очень свободно, плохо, что он умер; Рокиньо, дурачка, что провел пять лет в ящике из весело разрисованной зигзагами и углами жести, избивает его мать, Секундина, она курит, когда не видят, моет окурки в уксусе и делает очень хороший табак, вестибюль дяди Клето очистил не кто иной, как Секундина, ее рекомендовала Ремедиос, хозяйка харчевни Рауко.

– Ослица, но работает хорошо, и дурачок не мешает, забьется в угол и сидит тихохонько все время, иногда и не дышит.

Сеньорита Рамона сказала дяде Клето:

– Ремедиос говорит, что мужчины нет, но Секундина сумеет хорошо вычистить, она сможет прийти завтра рано утром.

– Ладно, пусть придет к двенадцати, не раньше. Мать сеньориты Рамоны утопилась в реке Аснейрос, некоторые топятся в пруду, мать сеньориты Рамоны была женщиной достойной и утонченной, одной из тех, что всегда хотят умереть.

– Помню, ей очень нравились стихи Беккера.