Мазепа - [97]

В литературе имеется устойчивое представление, согласно которому многие старшины и церковные деятели искренне осуждали Мазепу, считая его поступок «изменой» царю и народу. Этот факт используют как доказательство того, насколько «отвратительно» было «предательство» Мазепы даже его близким друзьям и соратникам, каковыми, безусловно, являлись практически все лидеры украинского православия. В связи с этим очень интересно узнать, какие истинные чувства владели Яворским. На следующий день после «анафемы» он пишет проповедь, в которой осуждает царя, «пьющего из церковных сосудов», и предсказывает Божий гнев, который неминуемо должен был обрушиться на Россию за грехи ее правителя. Проповедь эту Яворский благоразумно не огласил, но, как пишет известный российский филолог В. Живов, «удержаться от протеста, по-видимому, не мог — трудно придумать более красноречивое свидетельство его тайной ненависти к Петру»[682].

Видимо, схожие чувства испытывали и многие из старшин. Например, Скоропадский тоже проводил политику скрытого протеста. В своих универсалах он именовал Мазепу не иначе как «бывший гетман» или «мой антецессор», но никогда «изменником», как того требовали российские власти[683]. Схожая ситуация была и в Киево-Могилянской академии. Комендант Киева Д. Голицын писал, что не может узнать, учатся ли там подозрительные студенты, так как «все нас чуждаются»[684]. Однако пойти на что-либо большее в условиях начавшегося по отношению к «мазепинцам» террора никто не решался, и это Иван Степанович предвидел.

Резня в Батурине, гражданская казнь и церковная анафема произвели угнетающее впечатление. Петр издал указы об объявлении изменниками тех из старшины, кто не покинет Мазепу в течение месяца. Они будут лишены званий и имений, их имущество конфисковано, а их жены и дети сосланы в Сибирь. Неудивительно, что начинается массовый переход старшины к Скоропадскому. Среди тех, кто перешел, были миргородский полковник Д. Апостол, корсунский А. Кондиба, компанейский Г. Галаган, генеральный хорунжий И. Сулима и др.

Миф, созданный литературой, рисует восстание против гетмана-изменника. На самом деле имела место паника населения перед возможным повторением Батурина. К этому в дальнейшем добавилось и негативное отношение к шведам, с оружием в руках добывавшим провиант и корма.

Что переживал в это время Мазепа? Факты показывают, что он не сдавался и искал выход из сложившейся ситуации. Вероятнее всего, он понимал, что случилась непоправимая катастрофа. Его многолетняя верная служба царю теперь обернулась против него. Раздражение населения из-за тягот войны, недовольство казаков — теперь все это становилось козырем в руках петровского окружения для развития их пропаганды. В этих условиях Мазепа начинает переговоры с запорожцами и Лещинским. Теми, кого он всегда ненавидел и кому не доверял. Было ли это искренним шагом? Кто знает, может быть, Мазепа, понимая, что гибнет, намеревался утащить в эту пропасть и Запорожье, которое он всегда считал врагом Гетманщины?

По крайней мере спасти Апостола он в очередной раз попробовал. Миргородский полковник, как мы видели, был одним из самых яростных противников реформ, которые Петр планировал по отношению к Гетманщине. 16 ноября Апостол писал своим сотникам и обозному, что шведские войска встают «для защищения отчизны нашой от наступления московского», информировал, что сам с Мазепой и Карлом находится в Ромне и направляется в Гадяч, куда должны были ехать и все старшины[685]. 20 ноября местечко Сорочинцы было занято Г. Волконским, а на следующий день туда приехал сам Апостол[686]. В своих официальных заявлениях миргородский полковник декларировал, что был с Мазепой «по неволе», и выражал верность Петру. В этом же духе там же в Сорочинцах он составил и письмо Скоропадскому. Примерно неделю Волконский колебался, как поступить с Апостолом и наконец 28 ноября отправил его к Петру и Меншикову[687]. И только там полковник поведал тайный наказ Мазепы, в котором гетман предлагал возобновить союз с царем и выдать Карла. Петр выслушал его лично «зело секретно» и «изволил принять зело желательно и весело». Согласились и на условия, которые выставлял Мазепа, «однако ж о гарантии не малая трудность явилась». Сомнения оставались по-прежнему большие, и только когда от Мазепы прибыл сначала цирюльник Войнаровского, а затем и сам полковник компанейский Галаган, Петр поверил намерениям Мазепы и приказал написать ему[688]. Письмо от 22 декабря было подписано Головкиным, который «крепчайшее обнадеживал» Ивана Степановича, обещал «прежний уряд» и еще большие награды. Головкин особенно настаивал, чтобы Мазепа «постарался» выдать или самого Карла, или хотя бы «прочих знатнейших»[689].

Трудно сказать, насколько сам Мазепа верил в возможность примирения — это после Батурина, анафемы и прочего, зная вспыльчивый и мстительный характер Петра, не прощавшего даже самых близких людей. Негативным фактором была, безусловно, и проволочка, связанная с принятием решения о контактах с Мазепой. Положение самого Ивана Степановича за прошедшие полтора месяца серьезно изменилось. То ли его переписка была перехвачена шведами, то ли нашелся предатель, но у Карла возникли большие опасения по поводу лояльности его союзника. Во второй половине декабря над Мазепой устанавливается строгий контроль на грани домашнего ареста. Он находился под караулом, и без разрешения ему нельзя было выходить