Майя и другие - [57]

она была слишком доверчива. слишком тонка. слишком слаба. и одинока. и он стал ее есть. нет, здесь уместнее глагол “жрать”.

сначала он закусывал ее былыми заслугами, псевдоученичеством и исподволь незаметно грыз гранит северной прочности. чуть позже у всех у нас закончились деньги. их не то чтобы стало мало. их не стало вообще. начался сбор бутылок и ожидание переводов от родителей, которые были уверены, что переводы тратятся на учебу, общежитие и студенческие милые забавы. денег не было и не было, и в этот момент питер подкинул ольге свою любимую наживку, самую сладкую и низкую наживку, самую проверенную наживку – алкоголь.

пили постоянно. вечером. ночью. утром. днем спали. вечером открывалась дверь, и на столе появлялась “балтика 4” и чуть позже коньяк дагестанский “три звезды”. и опять вечер в ночь – ночь в утро – утро в небытие – небытие в вечер. круговая порука.

никогда не хватало. открывалась адресная книга, и по фамилиям мужчин гулял пальчик “кому позвонить? кольке? витьке? кто принесет выпить и поесть”. и приносили.

помню, мы как-то слетали домой к родителям. ольга – в кисловодск, я – в магадан. встретились бодрые, розовощекие, отдохнувшие от ежедневных питерских сквотов, обнялись на невском и в один голос воскликнули: “боже! какой прекрасный город питер! в питере грешно пить!” и через пятьдесят минут я абсолютно никакая играла руками, ногами и лбом на пианино в валютном баре “чайка”, а пьяная в дым ольга кадрила каких-то датчан.

помню, как 29 декабря мы пошли в театр “балтийский дом” и напились шампанского в буфете, и ольга ни с того ни с сего вдруг пописала в театральную урну. после вышли на улицу, и в компании завязалась драка под черными деревьями на белом ночном снегу. пинались-бились отчаянно. ольга полезла нас разнимать, и мы тут же остервенело наварили ей ни за что. причем уже все вместе, с упоением дубася по рукам и ногам, пытаясь дотянуться до лица. только рост спас ольгино лицо от фингалов и ссадин. дикое время.

помню, как гуляли по чернышевской, пили пиво из бутылок, и не хватило. стали искать. на ловца и зверь: ольгу заклеил какой-то майор, и она пошла с ним. майор, войдя в квартиру, уснул, а ольга произвела исследование его карманов и взяла у него беспроцентный многовековой кредит. утром, увидев охапку скомканных бумажек, мы восхищенно выдохнули: “о..!” – и онемели, узнав, откуда привалило такое богатство. ольга улыбнулась, вышла на невский, засунула голову в окошко театральной кассы и на все деньги купила билеты на все классные спектакли. так мы посмотрели, в частности, виктюка, виноградова, фрейндлих в бдт и многое хорошее другое. однако судьба – злодейка: после первого спектакля ольга заболела гриппом, слегла с температурой, и все ее билеты сгорели.

помню поездку в данию. после первого дня походов по магазинам руководитель группы собрал нас и попросил больше ничего не воровать. все зарделись и кивнули. на следующий день мы встретились с ольгой у входа в отель. она гордо дефилировала в ноябрьском стылом воздухе, неся на плечах новый кожаный жилет; картину довершала сигарета в правой и бутылка ядерного датского пива в левой. на наш вопрос: “клевая жилетка. подрезала, поди?” – ольга замахала гривой, запротестовала, повернулась к нам спиной и поплыла в отель. и тут мы разинули рты: на спине ее так же гордо, как улыбка на ее лице, колыхалась огромная не срезанная таблетка контроля и этикетка с веселой, заоблачной не только для кого-то из нас, но всего отеля ценой. через день баснословный трофейный жилет уже носил парень-водила. она дарила все, что у нее было.

помню драку в общаге на мытнинской набережной. на последнем этаже в присутствии зимнего дворца через неву летом. ольга была пацифист. она не могла поднять руку и убить тараканов, которые табунами скакали по всей общаге вдоль и поперек. и она всегда ужасно переживала от того, что никого не могла остановить: публика каталась по полу, в диком упоении размазывая друг по другу кровь из бровей и носа. ольга подбегала к бутылке грейпфрутового ликера и пила из нее будто компот у бабушки в летний полдень. в какой-то момент она схватила этажерку с книгами, доходившую ей до подмышек, и, размахивая ею, ни с того ни с сего закричала: “чехов – щенок!!”. все на секунду замерли, засмеялись и продолжили мордобой. а в следующий момент я увидела ее в окне, заваливающейся в ту страшную внешнюю сторону. мгновенно осознав, что сейчас случится, я успела подскочить к уже половине ее туловища, стала тянуть в комнату и – ура – победила: ольга обрушилась на пол, а у меня в руках остались рукава ее платья. чехов – щенок.

день седьмой

всего неделю спустя.

теперь я часто думаю, есть ли фатум и насколько он предрешен. написано на роду или просто так вышло, что человек прожил двадцать семь лет, а не семьдесят два, тридцать девять, не девяносто три.

можно как-то уберечь-уберечься или, что бы ни делал, все равно наступит утро, и первый в этом дне и последний в твоей жизни трамвай.

я не мучаюсь, думая об этом. я прямо и спокойно смотрю в монитор и анализирую, что с нами произошло.