Майя Фокс. Магический квадрат - [18]

Это не был дневник Дэвида. Дневник Меган так и не нашла. Это были просто его заметки: Дэвид постоянно что-то записывал и рисовал. Она начала нервно перелистывать страницы в поисках хоть какого-нибудь знака, который содержал бы намек на «тайну» психопата Гейси… Математические формулы, рисунки, чертежи. Запись беседы со стариками-шаманами майя… Его идея фикс — Пророчество по поводу 2012 года… Вздохнув, Меган положила тетрадь на место. Бессмысленно пытаться разобраться в том, чего она не понимает. Выход только один: поймать этого урода Гейси и засадить за решетку на всю оставшуюся жизнь. Вместе с его тайнами.

«Боже мой, — взмолилась она, — Дэвид, прошу тебя, помоги мне. Я боюсь, я чувствую, что Майе опять грозит опасность. И она совсем рядом. Ублюдок Гейси на свободе, а мне никак не удается найти его».

Одна нехорошая мысль не давала ей покоя. Почему Гейси сказал, что «хорошо знает этого парня». Кто такой на самом деле этот Трент?

ГЛАВА 16

— Это я.

— Узнал, Проф. Все идет как надо. Клянусь.

— Ну и отлично. Но я звоню не для того, чтобы контролировать тебя.

— ???

— Я хотел только сказать, чтобы ты к ним не ходил. Я имею в виду парня и его мать.

— ???

— Очнись, Майкл! Ты помнишь, вчера я попросил тебя навестить Дебби. А сейчас передумал. Забудь. Не стоит на это тратить время. Все это лишь мои фантазии. Лучше сконцентрируй силы на Миссии. И на поиске Избранной. Договорились?

— Договорились, Проф.

— Вот и хорошо.

— Конечно, ведь мы почти у цели, Проф.

— Да, парень, рукой подать.

ГЛАВА 17

Растянувшись на кровати, положив руки под голову, Трент бездумно пялился в потолок. Он слушал музыку, звучавшую в его iPod, подключенном к динамикам: CD Sunday, Bloody Sunday группы «Zeppelin B&W». Звук был великолепный. 163 фунта отдано за iPod. И еще больше, намного больше, за блок дисков: 391 фунт. Все, что он скопил за последнее время. Но ему не было жалко на это денег. Парень оглядел комнату. Вид ее, как, впрочем, и вид всего дома, был удручающе тосклив.

К черту iPod, к черту диски, к черту наушники «Skullcandy».

Господи, как он ненавидел все это: этот свой район; эти домишки красного кирпича; ухоженные садики; камелии и розы своей матери; ее книжный шкаф, набитый тошнотворными романами Джейн Остин и книгами по эзотерике; пластиковую кружевную скатерть на столе из искусственного дерева; продавленные кресла из желтого бархата перед камином, который никто никогда не пытался разжечь; лестницы, обитые потертым красным линолеумом; белый цвет стен, который неумолимо превращался в серый; тюлевые занавески на окнах… и эту жизнь.

Включенный старый компьютер на его письменном столе отвратительно жужжал, но у Трента не было никакого желания встать и выключить его. На стенах, чтобы как-то задержать умирание белизны, висели доказательства его существования в этой жизни: фотографии, записки, рисунки, билеты, коробки от сигарет, все пришпилено кнопками в случайном порядке.

Напротив кровати он повесил обложку от диска группы «LP», очень популярной в восьмидесятых годах, которую любил больше других: длинный список нетленных мелодий, закачанных в память его iPod. Рядом с кроватью — табурет в форме перевернутой пивной банки, на табурете переполненная окурками пепельница и две книги: «Сердце тьмы» и стихи Байрона. Под кроватью — вперемешку учебники, башмаки, тетради, грязные носки, фантики от конфет, наполовину пустые пачки сигарет. В общем, его жизнь. Та, которую его мать характеризовала одним словом: беспорядок.

Он потянулся на матрасе и взял из смятой пачки последнюю галету, пожевал ее, хотя есть не хотелось. Галета просыпалась крошками на зелено-фиолетовое покрывало, связанное для него матерью. Покрывало он тоже ненавидел.

Вздохнул, перевернулся на бок, закрыл глаза и попытался увидеть Майю. И увидел. Ее большие, прекрасной формы груди. Ее плоский живот. Ее длинные черные волосы, закрывавшие полспины. Очаровательную ямочку над копчиком, где была нарисована маленькая звездочка с четырьмя лучами. «Утренняя звезда, магический символ индейцев прерий», — объяснила она ему своим задушевным, слегка хрипловатым голосом. О, этот голос! Он помнил все его оттенки, каждую модуляцию.

Он открыл глаза. Воспоминания причиняли невыносимую боль. Но и сладость, которую не хотелось терять.

Он вновь закрыл глаза. Теперь он видел ее кожу, гладкую и нежную. Перешел на губы, чуть припухлые. Затем на глаза. Карие, необыкновенно глубокие, аккуратно подведенные черным. Посмотрел на внутреннюю сторону запястья, ей нравилось, когда он целовал ее туда, там был вытатуирован маленький цветок лотоса: память об отце, умершем несколько лет назад. «Воспоминания о тех, кого мы любим, часто исчезают навсегда», — припомнил он где-то вычитанное изречение. Ему не хотелось, чтобы его воспоминания исчезли. Он мысленно перевернул ее на живот, согнул ее длинные ноги и погладил тонкие пальцы, похожие на пять маленьких человечков она протестовала против этого забавного сравнения. После этого поднялся к точеным упругим ягодицам. Затем перевернул ее на спину и рассмотрел круглый совершенный пупок, с чуть выдающимся бутончиком посредине. И тут он увидел их!