Майя - [64]

Тут в покои вошла Огма, хромая служанка, и замерла у входа, почтительно прижав ладонь ко лбу, – ожидала, когда Теревинфия позволит ей заговорить. Толстуха наконец смилостивилась, велела хромоножке подойти поближе, и тут выяснилось, что служанку прислал Сенчо. Взволнованная Теревинфия немедленно отправилась к хозяину.

– Что ж, с красавицами приятно проводить время, даже если они товаров не покупают, – вздохнул Зирек, убирая безделушки в короб. – А теперь мне пора. Рад был повидаться, Оккула. Надеюсь, еще встретимся, ты мне свои новости расскажешь. – Чуть помолчав, он добавил: – Это по-всякому можно устроить, ты же знаешь. Ну и я вас навещу, как случай подвернется.

– Хочешь, я у тебя кеприс куплю? – неожиданно предложила Мериса. – И за хорошую цену, не пожалеешь. Вот! – Она скинула накидку на пол и встала перед юношей, полностью обнаженная, только поблескивали серебряные браслеты на запястьях и сверкали расшитые туфельки на ногах. В душных покоях от разгоряченного тела слабо пахло лилиями. – Пойдем в опочивальню, только быстро, пока Теревинфия не вернулась.

Оккула подняла накидку с пола.

– Я здесь новенькая, ты же знаешь, – обратилась она к Мерисе. – Прости, что вмешиваюсь, но на виселице мне вас обоих видеть не хочется – а именно так и будет, если Теревинфия вас в опочивальне застанет. Так что, Зирек, забирай товар и убирайся отсюда поскорее.

– Ах ты, дрянь! – воскликнула Мериса. – Тебе-то что за дело? Не лезь, куда не просят.

Оккула схватила ее за плечи, но белишбанская невольница, пытаясь вырваться, укусила чернокожую девушку за руку.

– Прогони ее! – велела Мериса Зиреку, топнув ногой. – Или я тебе не по нраву? От меня еще никто не отказывался!

– О великий Крэн, спаси и сохрани! – вздохнула Оккула. – Мериса, ты с ума сошла! Теревинфия вот-вот вернется, дурочка. Зирек, не стой столбом, пошел вон, а то я сейчас сама охранников позову.

Мериса, совершенно обезумев, лягнула Оккулу в щиколотку. Оккула взвизгнула от боли и отвесила белишбанке пощечину. Мериса повалилась на колени и бессильно обмякла, а чернокожая девушка снова подхватила ее под руки.

– Это она от жары, – сказала Оккула, потирая ушибленную лодыжку. – Банзи, помоги мне ее в опочивальню отвести. В последний раз говорю, Зирек, уходи!

Девушки перенесли Мерису из покоев в опочивальню, уложили на кровать и, вернувшись в покои, обнаружили, что Зирек уже ушел.

– Вот видишь, банзи, как просто в беду попасть, – сказала Оккула. – Безрассудство Мерисы добром не кончится, помяни мое слово. Представляешь, что бы произошло, если бы Теревинфия их с Зиреком за керой застала?

– А что такое кера?

– О великий Крэн, даруй мне терпение! Кера – это представление такое. Раб невольницу перед всеми бастает, на пиру или на празднестве каком, чтобы знатных господ развлечь. Ничего, ты сама скоро все увидишь. Ох, если бы выяснилось, что мы знали о намерениях Мерисы и остановить ее не пытались, то нас с тобой выпороли бы. А уж ей самой…

С дробным шорохом бусин качнулась завеса у входа: на пороге показалась Теревинфия, утирая полотенцем вспотевшее лицо и шею.

– Коробейник ушел? – спросила она.

– Да, сайет.

– А где Мериса? – подозрительно осведомилась толстуха.

– В опочивальне, сайет. Ей дурно стало.

Теревинфия со скрытой угрозой поглядела на девушек. Майя испуганно вздрогнула, понимая, что от толстухи ничего не ускользнет, – потому-то она и занимала свое высокое положение.

– Пожалуй, оно и к лучшему, – наконец промолвила Теревинфия, решив не допытываться, что произошло.

Девушки молчали.

– Верховному советнику из храма сообщили, что к утру дожди начнутся, – весомо произнесла толстуха.

– Это хорошие вести, сайет, – сказала Оккула.

– А с началом дождей маршал, как обычно, устраивает пиршество, – важно продолжила Теревинфия. – Разумеется, верховный советник принял приглашение. Сопровождать У-Сенчо будет Мериса. И ты, Майя, – чтобы опыта набраться.

– Я, сайет? – удивленно спросила Майя. – Но…

– Мне с Мерисой надо поговорить, – заявила толстуха, не обратив внимания на Майю. – Нет, Оккула, я сама к ней пойду, проверю, как она себя чувствует.

– Ох, банзи, с Теревинфией надо поосторожнее, – вздохнула Оккула, разглядывая глиняную кошечку. – Похоже, коли она кого невзлюбит, ни перед чем не остановится.

22 Празднество дождей

Бекла лежала посреди засушливой бурой равнины у подножья горного массива Крэндор, как валун посреди пруда. Долгие летние месяцы воздух над городом висел неподвижно, застыв над башнями и крепостными стенами, лишь изредка чуть колыхался, но не от ветра, а словно бы от мельтешения потных тел и шума голосов – так стоячая вода вокруг камней в пруду покрывается рябью, когда мимо лениво проплывает рыбина.

В полях закончилась жатва; жаркое лето подходило к концу, рассыпалось сухой шелухой. Мальчишки-подпаски дремали в тени, не обращая внимания на стада, – коровы, разморенные зноем, не уходили в луга с выжженной травой, а держались поближе к реке. Весь мир устало замер, покорно ожидая дождей; в тридцати лигах к востоку, над Тонильданскими горами, нависали тяжелые грозовые тучи.

Наконец темная облачная громада тронулась с места – медленно, будто даже богам было не под силу ее сдвинуть, – и поползла на запад, к равнине. Под тучами белой ватой клубился туман, застревал в верхушках деревьев Тонильданского леса, беззвучно плыл над гладью озера Серрелинда, окутывал трущобы Пуры и Хирдо. Между туманом и облаками висела еле заметная пелена дождя. Деревни, дороги, хижины в полях и лодки на реках сначала обволакивала белесая дымка, потом их заливало дождем, а затем они увязали в непроходимой грязи. Впрочем, деревенские жители, путники, крестьяне и рыбаки были к этому привычны. Клочковатый туман переваливался через горы и холмы, вползал на равнину, белым дымом спускался в долины и овраги, нес долгожданную прохладу и спасение от летнего зноя и засухи, даровал кратковременную желанную передышку, отдых от тяжелых трудов: пока боги занимались своим делом, люди набирались сил перед грядущими пахотой и севом.