Майор Ватрен - [7]

Окно было тщательно завешено одеялом, и комната выглядела неожиданно уютной и старомодной. Мебель на гнутых ножках, бледно-малиновые шторы, деревянные панели, лепной потолок и множество зеркал — настоящий будуар 80-х годов.

На стенах висели портреты маслом: женщины с осиными талиями и мужчины, в смокингах, фотографии модниц, играющих в диаболо. Все это напоминало выставку французских художников времен Сади Карно[2]. И лишь янсенистский Христос с прижатыми к телу руками выделялся на общем фоне. Видимо, люди, жившие здесь, обставляли комнату каждый по своему вкусу, ничего не убирая из обстановки прежних ее обитателей.

Чуть слышно постучавшись в дверь, вошла хозяйка. Стройная и статная, лет сорока, она была красива, но какой-то восковой, безжизненной красотой. Черные гладкие волосы обрамляли ее романтическое лицо. На ней было облегающее лиловое платье, закрытое и без всяких украшений. Она учтиво встретила офицера. Субейрак поклонился в замешательстве: хорошие манеры самым комическим образом не вязались с его грязной одеждой и обросшим лицом.

— Я велела приготовить вам ванну, — сказала женщина.

Она вышла и проводила лейтенанта в ванную комнату, большую и совсем неожиданную в этом местечке: с бронзовыми украшениями, кранами в форме лебединой шеи и ванной из черного мрамора, отделанной зеленой мозаикой с изображением мифологических персонажей и стилизованных ирисов.

— Эту квартиру обставила еще моя бабушка, — сказала хозяйка ровным голосом. — Актриса.

Она жестом пригласила его располагаться и скрылась. Странный дом! Нынешняя его хозяйка была, судя по всему, ближе к янсенистскому Христу, чем к модницам на фотографиях.

Субейрак разделся и вошел в теплую воду. Вот уже три месяца, как он не мылся в ванне.

Когда он вышел из нее, помолодевший на десять лет, он снова стал приятным брюнетом с гладким скуластым лицом, с открытым взглядом голубых глаз и с волосами, подстриженными бобриком. Его утомление сменилось ощущением удивительной легкости и странной неустойчивости во всем теле. Ему казалось, что он не ходит, а точно плавает по воздуху. Покрытые волдырями ступни ног по-прежнему болели, но ссадин не было и мускулы не сводило, только сильно жгла стертая до крови кожа на ногах. Пуавр уже успел вычистить его китель и брюки. Несмотря на поздний час, офицер не торопился. Он сильно проголодался, но в то же время ему очень уж не хотелось встретиться в батальонной столовой с угрюмым майором Ватреном.

На КП роты спали два человека. На столе лежало письмо. Франсуа узнал на конверте почерк Анни и сунул его в карман. Внезапно он вздрогнул. В глубине комнаты находился молчаливый писарь Тибо, которого он заметил не сразу. Сидя на одном стуле, он придвинул к себе другой и расстелил на нем чистую салфетку. Перед ним стояла коробка сардин, литр красного вина, кружка и мясо с картошкой. Солдат ел молча, наклонившись и устремив взгляд в темноту, Прямо перед собой.

— Приятного аппетита, Тибо.

— Спасибо, господин лейтенант. Из столовой уже приходили за вами.

— Я иду туда, — ответил Субейрак.

Но сначала он обошел сараи, где расположились его четыре взвода. Самые медлительные солдаты заканчивали свой «ужин», как они выражались. Еда им нравилась. Мясо было не слишком жесткое, только куски как всегда маловаты. Перед сном солдаты переговаривались вполголоса. Лейтенанта вдруг потянуло остаться здесь со своими.

Субейраку казалось, что время вот-вот остановится. Движения его замедлились, и ясность мысли боролась в нем с внутренним оцепенением. Ему страшно захотелось спать.

— Я сегодня пойду в кино, — сказал Матиас, балагур из Анзена, в мирное время контрабандист.

— Добрый вечер, — сказал встряхнувшись лейтенант.

Чей-то голос, робко спросил:

— Правду говорят, господин лейтенант, будто нас направляют в Реймс и что завтра посадка?

— Мне об этом ничего не известно, — сказал Субейрак.

Он вышел. Реймс. Эго слово гулким эхом отозвалось в его мозгу. Да, бравый батальон пришел с передовых, с великим трудом собрался в этом живущем вне времени Вольмеранже, откуда даже стрижи разлетались невесть куда, и теперь ему предстоял переход через Мозель и через лиловые горы. А где-то там на северо-западе — об этом так скупо сообщают военные сводки — развертывается нечто, бурно и грозно надвигающееся на розовый шестиугольник географических карт его детства — Францию. Это надвигается непроницаемый и Таинственный туман истории, страшный для тех, кому приходится переживать ее.

Последний номер «Пари-суар», прочитанный Франсуа на передовой, был от 21 мая 1940 года… Петен сказал: «Они не пройдут». Речь шла об ожесточенных боях французских войск, пытающихся приостановить наступление немцев. Свежая формулировка, нечего сказать. Не лучше той, которая говорила о Вейгане, как о «человеке, который всегда находит выход из критического положения». И еще одна гнусная фраза поразила молодого офицера: «Наши войска, сдерживая наступление противника, отважно сражаются к северу от Сен-Кантена». Газета была от 21-го, события, следовательно, произошли дня за два до этого, числа 19-го. А сегодня уже 27-е!

Когда Субейрак вошел в здание нотариальной конторы, где находился КП батальона, его встретили подчеркнутым молчанием. Майор Ватрен, рядом с которым по старшинству расположились офицеры, театрально отодвинулся вместе со стулом, вытер губы и многозначительно произнес: