Майор Пронин и тайны чёрной магии - [44]

Пришедшие вошли в палисадник, подошли к двери.

Оплачко, как старший, постучал и на стук, откуда-то из-за хаты, сейчас же показался Лещенко, – по-видимому, он был занят чем-то по хозяйству позади дома.

– Здравствуйте, – поздоровался он с пришедшими.

С ним тоже поздоровались.

– Лещенко Тихон Петрович? – спросил Оплачко торжественным тоном.

– Он самый, – сказал старик, усмехнулся и ещё раз подтвердил: – Он самый, Тихон Петров Лещенко.

– Так вот, гражданин Лещенко, – внушительно Оплачко, – мы к вам по делу.

– Ясно, что не без дела, – согласно ответил старик. – Начальство без дела не ходит.

– Мы пришли, – пояснил Оплачко, – произвести у вас обыск.

Лещенко слегка прищурился.

– Это вследствие чего? – спросил он, опять – таки, довольно добродушно.

– Вы тракториста Савельева знавали? – спросил Оплачко.

– Никак нет, – сказал старик и спросил: – Это который помер?

– Да, того самого, – сказал Оплачко. – А его жену?

– Тоже не припоминаю, – сказал Лещенко. – Может и встречал, но не припоминаю.

– Ну, её-то вы должны знать, – сказал Оплачко. – Она к вам ходила, вы ещё ворожили ей.

– Возможно, – сейчас же согласился Лещенко. – Только не припомню.

Он опять добродушно усмехнулся.

– Мало ли их ко мне ходит, – оказал он. – Той приворожи, другой отворожи. Всех не запомнишь и всех не ублаготворишь.

– Значит, вы признаёте, что занимаетесь ворожбой? – строго спросил Оплачко.

– А как же не признавать? – вежливо согласился Лещенко. – На сторожево жалованье не проживёшь.

– Так вот, – сказал Оплачко. – От гражданки Савельевой поступило заявление, что вы якобы с целью приворожить её мужа дали ей какой-то порошок, после приёма которого её муж скоропостижно скончался.

Старик снисходительно посмотрел на Оплачко.

– Порошок, конечно, мог дать, не отрицаю, – сразу согласился он. – Только от моих порошков не только помереть, а даже животом заболеть невозможно.

– Значит, вы признаете, что давали ей порошок? – спросил Оплачко.

– Ей или не ей, сказать не могу, – сказал Лещенко. – Но вообще давал, только не порошки, конечно, а наговорную соль.

– А что это за наговорная соль? – поинтересовался Оплачко.

– Ну, соль, самая простая, – объяснил старик. – Обыкновенная соль. С такой можно и борщ, и щи кушать, только над ней шепчут молитву или заговор на радость или на беду…

Женщины, приглашённые в понятые, переглянулись.

– Извиняюсь, – внезапно обратился старик к Опочко. – А как ваше имечко?

– Николай, – послушно сказал тот, ошарашенный неожиданным вопросом. – Николай Фёдорович.

– Шишига-мушига, ветер на голову, беда на сторону, соль во хлебе, как солнце на небе, просоли любовь раба божьего Николая, глаза и сердце просоли, солоней соленой соли просоли…

Старик забормотал быстро-быстро и не договорил, засмеялся, смотря на Оплачко улыбающимися глазами:

– Вот вам и наговорная соль, – сказал он. – Пошепчешь и отдашь, – какой же от неё может быть вред?

Одна из женщин прикоснулась к локтю Оплачко.

– Скажите всё ж таки…

На всякий случай она хотела перестраховаться и попросила Оплачко сказать, как и было условлено, что они записались в понятые не по своей воле. Но Оплачко не обратил на неё внимания.

– Я всё-таки попрошу выдать мне все ваши лекарства, – сказал он. – Порошки и вообще всё.

– Да, господи, – сказал Лещенко. – с превеликим удовольствием…

– И обыск у вас мы произведём – добавил Оплачко. – Такой порядок, знаете ли.

– Порядок, конечно, соблюсти следует. – Согласился старик и спросил. – Только для порядка и вас и бумажечка какая ни – на – есть, есть, ась?

– Ах, конечно, – заторопился Оплачко. Он достал из портфеля ордер и протянул сторожу. – Пожалуйста.

– Да вы заходите, заходите – вдруг засуетился Лещенко, распахивая дверь и приглашая пришедших в хату. – Обязанность вы должны исполнить.

Он сунулся в дверь, услужливо схватил с порога ведро с помоями, выставил его за дверь, чтобы не мешало, и отступил от двери, с добродушным любопытством посматривая на непрошеных гостей.

– И вы проходите, товарищ Евдокимов, – приветливо сказал он, непосредственно Евдокимову. – Дмитрий Степанович, кажись, не запамятовал, нет?

Евдокимов только полночи не спал, а был сонный и вялый; старик недавно пришёл с ночного дежурства, не спал всю ночь, а сна у него не было ни в одном глазу. Евдокимов поднял голову, пошире открыл глаза, вгляделся. Ну, конечно, перед ним стоял тот самый сухонький коренастый старичок с открытым простым лицом и подстриженной бородкой, с которым он познакомился ночью у квартиры Прибыткова.

– Сторож райпищепромкомбината? – спросил Евдокимов, уже узнав его и улыбаясь ему, как старому знакомому.

– Он самый, – старичок улыбнулся ему в свою очередь. – А то смотрю, не признаёте.

Оплачко повернулся к Евдокимову.

– Вы разве знакомы?

– Немного, – сказал Евдокимов. – Встречались в станице.

Все вошли в хату.

Это действительно было обиталище самого настоящего знахаря, каким его можно было изобразить на картине или в театре. Два подслеповатых оконца, стены очень чисто выбелены известью, ничем непокрытый стол, доски стола тоже выскоблены очень чисто, две скамейки у стен, два венских стула, большая выбеленная русская печь, нигде никаких икон и, между прочим, радиоприёмник – не репродуктор, а радиоприёмник, но повсюду, на стенах, на верёвочках, протянутых вдоль стен, на полках, на подоконниках изобилие всякой сушёной травы – стебли, корни, листья, цветы, такое изобилие, что хата изнутри больше походила на какой-то гигантский гербарий, чем на обычную хату.