Майор Пронин и тайны чёрной магии - [35]

Мальчишки, конечно, не стеснялись в выражениях, – «втюрился», «втрескался», только и было слышно, когда Евдокимов и Маруся отдалялись от них на почтительное расстояние, но девчонкам нравилось, как Евдокимов ухаживает за Марусей, – очень вежливо и корректно, без каких бы то ни было вольностей, он водил её под руку совсем так, как водят на картинках пожилых дам почтительные молодые люди. Евдокимов даже о Прибыткове забыл из-за этой Маруси.

Он, правда, и был-то у Прибыткова всего два раза, и за эти два раза им не пришлось даже как следует поговорить, и хотя после освобождения из-под стражи Прибытков сделался еще замкнутее, когда Евдокимов, зайдя к инженеру в контору, довольно бесцеремонно напросился к нему в гости, Прибытков любезно ответил, что будет рад видеть Евдокимова у себя. Прибытков отлично знал, кто такой Евдокимов и чем он интересуется. Поговорить с Евдокимовым, что называется, по душам было в интересах Прибыткова, и, тем не менее, разговора у них не получилось.

В первый раз Евдокимов пришел под вечер, когда на улице было еще совсем светло. Его встретила жена Прибыткова, тихая женщина, много моложе самого Прибыткова, но какая-то запуганная, как показалось Евдокимову, впрочем, жизнь вполне могла ее запугать. Прибытковым жилось, конечно, несладко и несвободно.

Прибытков сидел со своими детьми – мальчиком лет одиннадцати и девочками лет семи и лет пяти – за обеденным столом. Гостя он встретил приветливо, но сейчас же повел Евдокимова в комнату, которая служила Прибытковым и спальней, и кабинетом. Как только они ушли из столовой – там тут же всё стихло. Евдокимов догадался, что их мать, чтобы не мешать разговору, увела детей на улицу. Однако, несмотря на желание Евдокимова и вежливое внимание Прибыткова, разговора у них не получилось.

Всё, о чём Евдокимов мог бы Прибыткова спросить, он уже знал, а перейти границу, которая в обычной жизни разделяет людей, не удалось ни тому, ни другому. Они поговорили о ничего не значащих вещах и разошлись, неудовлетворенные друг другом.

Во второй раз Евдокимов зашел к Прибыткову, когда уже стемнело. Жена Прибыткова укладывала детей спать, и, хотя Прибытков любезно пригласил гостя расположиться в столовой и даже предложил чая, Евдокимов позвал хозяина посидеть на лавочке перед домом. Прибытков оценил деликатность Евдокимова, подобрел, в его обращении появилась мягкость, но и на этот раз их разделяла какая-то стена.

– Почему это вы, Евгений Савич, так старательно избегали того, чтобы закрепить за собой авторство на свои изобретения? – только и успел Евдокимов спросить Прибыткова. – Ведь это очень укрепило бы ваш авторитет?

Но Прибытков по существу отвел этот вопрос и как-то просто, совсем по-житейски объяснил свое поведение, что, впрочем, свидетельствовало о том, что Прибытков очень добрый человек.

– А я не гонюсь за дешевым авторитетом, – сказал он. – Да и какие это изобретения! Они входят в круг моих обязанностей. Люди у нас живут еще не ахти, инженеру за мои предложения премия не полагалась бы, а рабочему за рационализацию премия положена, это повышало фактический заработок.

И тут к беседующим подошёл кто-то из соседей Прибыткова, и им снова не удалось разговориться. А потом началась история с Марусей, и Евдокимову стало совсем недосуг зайти как-нибудь к Прибыткову. Впрочем, нельзя сказать, что он совсем забыл о Прибыткове. Проводив Марусю, он обязательно возвращался домой по улице, на которой жил Прибытков, но обычно было уже поздно и Евдокимов ограничивался тем, что медленно проходил мимо знакомых окон, бормотал сам себе какие-то упреки и, не слишком торопясь, шел на квартиру к Пронину.

Так было и на этот раз.

Проводив Марусю Коваленко домой, Евдокимов свернул на улицу, где жил Прибытков, дошел до его дома, остановился напротив освещенных окон, потоптался на месте, подтянул кверху рукав пиджака, посмотрел на часы. Было уже около одиннадцати, заходить было поздно. Евдокимов укоризненно – упрёк относился к себе самому – покачал головой.

Зайти было неудобно, а уходить не хотелось, Евдокимов перешел через улицу и сел на скамеечку у чьего-то дома как раз напротив окон Прибыткова.

Окна его квартиры были освещены, два окна были задернуты занавесками, третье не было занавешено. Какой-то мужчина прошелся по комнате. Это не мог быть никто иной, как Прибытков. Потом ушел, через некоторое время вернулся в комнату, подошел к окну, постоял, вглядываясь в темноту, отошел снова, потом свет в комнате погас, тень появилась в комнате, где окна были занавешены, несколько раз взмахнула руками и исчезла. Евдокимов сидел на скамеечке и лениво смотрел вперед. Надо было бы идти, но вставать не хотелось. Ночь была тепла, душиста, певуча, где-то далеко-далеко что-то протяжно пели какие-то девчата, спешить было некуда…

Евдокимов закрыл даже глаза от умиления и вдруг услышал около себя чей-то негромкий и почтительный голос:

– Наблюдаете?

Евдокимов от неожиданности даже вздрогнул и открыл глаза.

На краешке скамейки сидел сухонький, аккуратный старичок.

– За кем наблюдаю? – спросил Евдокимов.

Старичок мотнул кверху бородкой, указывая на противоположную сторону.