Маятник веков - [15]

Трудно, конечно, судить о морали, об этике этих людей, но таких Наташ я почему – то в наше время не встречал. При мысли о Наташе в сердце защемило: "хороша Маша, да не наша"… Впрочем, если правда то, о чем она со мной пооткровенничала…

Хотя она и намекала на нечто пикантное: будто бы меня хотят женить почти что на ребенке… Ему вспомнилось из Пушкина:

"Мой Ваня моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет…" – Нет, это будет как – то дико: что я буду делать с этакой "супругой"? В куклы с ней играть? А, впрочем, поглядим: не захочу – так не заставят же насильно!

Глава 2

. Евгений Кириллович не подвел: пестовал его почти как нянька, а буквально через три недели они уже отправились на ВТЭК. Причем врач так хорошо проинструктировал "больного", что всё сошло удивительно гладко: он ушел оттуда инвалидом второй группы. Как – то грустно, правда, было и неловко, но зато переполняло чувство избавления от постылого, унизительного хомута: ведь это же – свобода, это – независимость, это возможность делать то, что хочешь, а не то что тебе велят какие – то там недоумки, считающие тебя ничтожеством лишь потому, что злобная ирония судьбы их над тобой поставила! Однако он знал, что скучать без работы ему не придется: на днях предстояло отправиться в прошлое. И уже не "туристом", как раньше, а с довольно серьезным заданием.

Он оповестил немногочисленных родных и еще более немногочисленных знакомых, что сменил работу, и при этом дал понять, что она связана с секретностью и долгими командировками. А, впрочем, никого это особенно не взволновало, так как и родные, и знакомые им мало интересовались: ну, есть такой чудак – поговорить о ним иногда бывает интересно, но особой пользы от него ждать не приходится: малозначительный и странный человек – не при деньгах и не при должности, без связей, ничего достать не может, никакое дельце провернуть – тем более, ну и Бог с ним: пусть прозябает помаленьку! То ли дело – Евгений Кириллович: такой приятель стоил всех остальных вместе взятых! Александр только теперь, пожалуй, осознал, как он был безысходно одинок до встречи с этим человеком и какое это счастье, когда кто – то тебя понимает. Он чувствовал, что интересен этому врачу не только профессионально, но и чисто по-человечески. Это трогало до слез и наполняло сердце благодарностью к единственному другу. Они вроде никогда не выпивали вместе, даже почему – то до сих пор не перешли на "Ты", но это ничего не значило: ведь каждый ощущал, что их соединяет нечто сильное и теплое.

Евгений Кириллович выразил пожелание присутствовать при трансформации во времени: – позвольте находиться рядом с Вами в течение ночи! Александр охотно согласился.

В ночь на полнолуние Александр улегся около полуночи в постель, а Евгений Кириллович пристроился рядом на стуле. Они довольно оживленно беседовали о том – о сём, волнуясь в глубине души и ожидая "чуда"…

Но, однако, вскоре оба начали позевывать, и через некоторое время уже крепко спали. А когда за окном стало светлеть, в комнате находился уже только Евгений Кириллович.

Глава 3.

Странное ощущение вызывало прикосновение к древним пергаментным свиткам. И не таким уж грамотеем оказался на поверку Александр: по – гречески совсем не знал, ну, а латынь – так, с горем пополам… Даже древнерусский понимал не очень хорошо… Но, правда, русских текстов было не так много: в основном по – гречески, а то и по – арабски, даже по – еврейски… Но читка текстов не была его задачей: надо было лишь определить названия и сделать нечто вроде каталога.

Для этого его и нанял дьяк, ведавший кремлевскими архивами, библиотеками и прочими "крысиными угодьями", как часто выражались в этом веке. Когда его заставили, для испытания, прочесть вслух кусок какого – то греческого манускрипта, он похолодел: ведь не сумею, опозорюсь! Да еще плетей, наверно, всыплют "за нахальство"! Привел его к этому дьяку тот самый "кум попа": он был не последним человеком в каком-то приказе. Но деваться было некуда, и Александр почти что наугад, сбиваясь, заикаясь, стал произносить фразы на незнакомом ему языке, цепляясь за знакомые и полузнакомые буквы, которые находил в тексте. – Лучше бы был математиком или физиком, – подумал он с досадой, – у них эти буквы в ходу! Но дьяк слушал вполне благосклонно, а потом попросил перевести.

Александр, сам удивляясь своему нахальству, произнёс первую пришедшую ему в голову тираду, и экзаменатор одобрительно кивнул. – Ну, что ж: годится – ты и вправду грамотей! Иди трудись да поусердней! А лениться будешь – так плетей отведаешь! А за прилежание у нас жалуют: и харчами, и суконцем, и вином заморским, и медком расейским, и деньгой серебряной. Слушая всё это, Александр сперва не мог поверить: да всерьез ли это – не дадут ли оплеуху, не огреют ли кнутом? Но вскоре понял, что сошел за грамотея потому, что – все эти дьяки, подъячие и прочие приказные не шибко грамотны, и он, сам того не желая, провел их всех за нос!

Тут дьяк махнул – рукой: – иди, мол, с Богом! – и Александр, отвесив поясной поклон, уже попятился к двери, но вдруг спросил: – дозволь узнать, благодетель милостивый: те книги греческой земли, что мне переписывать надлежит, не привезены ли при великом государе Иоанне Третьем греческой царевною – его супругою?. Дьяк уставился на него с явным удивлением и нескрываемым неудовольствием: – тебе – то что до этого, холопское отродье? Ты откедова про то прослышал? Не твое собачье дело – кто чего привез к нам на Москву! Ступай, пока спина не вздулась от плетей, да впредь гляди: поменьше вопрошай, собачий сын, больших людей – целее будешь! Александр торопливо кивнул и, проговорив виновато: – прости, благодетель, спасибо за науку… не вели казнить… торопливо вышел.