Маяковский едет по Союзу - [52]

Но это не выглядело назойливым, ибо читал он весьма своеобразно: «НЕОБЫ» он отрывал очень громогласно и широко, бросая в зал как бы отдельное слово. Затем, после паузы, шла вторая половина слова «ЧАЙНОЕ» на резком контрасте — тихим голосом, полуинтимно, как бы преддверие к тому, о чем пойдет речь в дальнейшем. Остальная часть заглавия — в убыстренном ритме, подобно скороговорке, но все слова были ясны: приключение, бывшее со мной, с Владимиром Владимировичем Маяковским, летом на даче. Пушкино, дача Румянцева, Акулова гора, двадцать семь верст от Москвы по Ярославской железной дороге.

«В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилась лето, была жара, жара плыла…» — и неожиданно появилась деталь — он говорил по-свойски: «на даче было это». Дальше разговор приобретал фантастически сказочный ракурс. В том месте, где поэт как будто должен был кричать: «Я крикнул солнцу…» — он спокойно и сдержанно произносил: «Слазь! довольно шляться в пекло!»

Читая это стихотворение, Маяковский, как это нередко делал вообще, чередовал разнообразные интонации.

Концовка стихотворения звучала и вовсе оригинально. «Вот лозунг мой» — читал он гордо и твердо, с сознанием своего поэтического достоинства, а затем пренебрежительно-иронически и отрывисто, взмахнув рукой: «и солнца!» (мол, подумаешь, эка важность).

Перед чтением «Необычайного приключения…» поэт пояснял:

— Эту вещь я считаю программной. Здесь речь идет о плакатах. Когда-то я занимался этим делом. Нелегко давалось. Рисовали иногда дни и ночи. Часто недосыпали. Чтобы не проспать, клали под голову полено вместо подушки. В таких условиях мы делали «Окна РОСТА», которые заменяли частично газеты и журналы. Писали на злобу дня, с тем чтобы сегодня или на следующий день наша работа приносила конкретную пользу. Эти плакаты выставлялись в витринах центральных магазинов Москвы — на Кузнецком и в других местах. Часть размножалась и отправлялась в другие города.

Из Сочи Маяковский отправился в Крым теплоходом.

— Такой теплоход — это уже вещь! А ведь у нас их несколько штук. Прямо душа радуется!

Из Хосты должна была приехать Вероника Полонская. Она обещала быть в Ялте следом, дня через два-три. А ее все не было. Маяковский нервничал.

Послал «молнию». Ответа нет. Затем другую, третью — тоже без ответа. По нескольку раз в день он наведывался на пристань, наводил справки, встречал все прибывавшие пароходы. Приходил на мол и тогда, когда никакие суда не ожидались.

Владимир Владимирович попросил меня вместе с ним составить служебную телеграмму на имя начальника хостинского телеграфа, чтобы тот отыскал, передал и ответил.

Помню, как смутилась девушка, принимая эту частную, необычайную по тексту и длинную «молнию».

Первое крымское выступление состоялось в Мисхоре. После чтения отрывков из «Клопа» в публике разгорелся спор. Один из «критиков» вел себя особенно возбужденно. Маяковский обратил на него внимание:

— Эй, что вы там окопались в темноте и размахиваете ручками? Выходите сюда, здесь мы поговорим при полном свете!

«Критик» не растерялся и перекочевал на эстраду. Он произнес весьма колючую речь. Маяковский с трудом сдерживал себя. Когда же он отвечал и кто-то попытался прервать его, Маяковский решительно запротестовал:

— Я молчал! Теперь вы будете сидеть как проклятые и слушать меня!

Несколько крикунов попытались заглушить его. Маяковский грозно посмотрел на бузотеров:

— Не родился еще богатырь такой, который меня бы переорал!

С него градом лил пот. Я предложил ему остыть, передохнуть после такой «жаркой схватки». Ведь в Ялту едем в открытой машине, с моря ветер…

— Что я — певец? Ерунда! Поехали!

По дороге я спросил:

— Зачем вы тратите столько энергии? Просто страшно!

— Знаю, но сдержать себя никак не могу. Я и до сих пор не могу прийти в себя от этой драки. Трудно было с ним справиться.

Наутро он увидел меня в вестибюле гостиницы «Марино» в момент острого приступа болезни печени. Я едва двигался. Он довел меня до лестницы, взял на руки, донес до самой постели и, как бы извиняясь, прошептал:

— Теперь пришла моя очередь поухаживать.

Вызвал врача, подал горячую грелку, заказал лекарства, принес фрукты, цветы. Одним словом, сделал все, что нужно и можно было сделать.

Вряд ли «критик» узнал бы вчерашнего Маяковского в этом бесконечно внимательном и нежном человеке.

Несколько дней спустя Маяковского пригласили осмотреть подвалы Массандры. Я пошутил: «Не советую». На что последовал стихотворный ответ:

Ну, а класс[50] / он жажду / заливает квасом? / Класс — он тоже / выпить не дурак.

Поедем!

Я ответил словами из того же стихотворения: «Дела много — только поспевать».

После возвращения из Массандры он позвал меня в бильярдную. Взамен я предложил уже давно задуманную экскурсию — кажется, на водопад Учан-су.

— Не талмудьте голову! Отвечайте: «А вы в бильярд сыграть смогли бы?»

― «На флейте водосточных труб»?

— Нет, на деньги.

— И бесплатно не хочу. У меня — бесплатное море.

— А я одновременно и играю, и море наблюдаю. (Бильярдная выходила на набережную).

Наконец пришла из Хосты телеграмма: «Слегка заболела приеду пятнадцатого», затем другая: «Больна малярией» и в ответ на «служебную» предложила перенести встречу на Москву.